Он сердился за Йена, а еще — за расшитую золотом рубаху Рена, которая отражала свет так, что прямо на него было не взглянуть. Хоть в чем-то они с Йеном были похожими: умением встать в лучах так, что ничегошеньки не рассмотришь. Его хоть в подвал засунь — и там найдет луч света и в него станет.
Героически.
Подходить не хотелось — у перил было еще ветренее. Потому Дэшон остался у двери, кутаясь в ?меха. И от двери спросил:
— Чего хотел?
— Дэшон… — задумиво констатировал Рен, не оборачиваясь.
“Чудеса наблюдательности!” — мрачно восхитился Дэшон, но промолчал. Тем более, что снова заговорил Рен.
— Нужно что-то делать с Шаайенном, — заявил он, все так же глядя в снежную даль.
— Например? — уточнил Дэшон.
— Может, его в темнице запереть? — задумчиво пробормотал Рен.
— Ре-ен… — угрожающе протянул Дэшон.
— Не ренкай, — раздраженно отмахнулся тот. — Шучу.
И потом совсем обреченно пробормотал:
— А если выпороть?
— Рен!
— Ну, а что делать? — он круто развернулся и посмотрел прямо в глаза. Взгляд у него был нехороший.
— Оставь его, — твердо сказал Дэшон. — Тебе не нужен конфликт в семье. Даару не нужен конфликт в семье.
— Даару не нужна война с гномами, — напомнил Рен. — Гномы требуют демонстрации лояльности, и мы…
— Что ты ему сказал? — перебил Дэшон.
Рен вскинул густые брови.
— Он не в себе, — сообщил Дэшон. — Что ты ему сказал?
— Тебя сейчас это больше всего волнует? — с обманчивым спокойствием спросил Рен. — Душевное состояние моего отпрыска?
И включил угрожающий взгляд.
Дэшон с вызовом скрестил руки на груди и выгнул бровь: а что? Да, его это волнует. Его душевное состояние всей их семьи уже третий десяток лет волнует. Что обидно — только его одного и волнует.
После смерти королевы — только его.
Рен просверлил его темным взглядом насквозь, но Дэшон тоже умел быть жестким. Редко бывал, но умел. Особенно — когда защищал королевских детей. Что от ядов, что от кинжалов, что от рассерженного отца.
И Рен, вновь отмахнувшись, вернулся к созерцанию своих драгоценных снежных далей.
— Что мне не нужен такой сын, — глухо? проговорил он. — Что он мне больше не сын.
“Ну, на это Йен не купился бы, — подумал Дэшон. — Йен как никто другой знает, как его величество заносит в порыве гнева. Как его заносит, что оно кричит и чем оно кидается. Йену еще и не такое кричали. Йен — умный мальчик, должен понимать, что отец на самом деле не то имел в виду”.
А даже если бы вдруг и то — Йена разве таким проймешь? Его ничем не проймешь уже давно.
