Даже невольно скрипнул зубами. Он дождется Родионову здесь. Она ходит по этой дороге. Дождется, а там видно будет. Куракин взглянул на часы. Немного подумав, он перебежал дорогу и скрылся в подъезде кафе. Через несколько минут он вышел оттуда и стал на прежнее место. Несколько шагов вперед, потом назад… «Кажется, многовато хватил. Голова кругом ходит». Куракин пристально вглядывался в прохожих, и, когда показалась Родионова, он подбежал к ней сзади и притронулся к рукаву.
— Ой, напугали! — проговорила Таня.
Степан не мог понять, рада она или нет. Скорее — нет.
— Я должен с тобой поговорить.
Таня освободила руку.
— Извините, товарищ инструктор! Для разговора с девушкой не обязательно напиваться, а потом я не понимаю, почему «ты».
Степан настойчиво взял ее под руку.
— Не обижайтесь. Мне надоела эта неопределенность. Вы же знаете, я давно люблю вас.
Таня вздрогнула и остановилась. Она посмотрела широко открытыми глазами на Куракина и испугалась: губы его вздрагивали, щеки побелели. Он крепко сжимал ее руку. Она вдруг вспомнила, как когда-то он с силой прижал ее к себе и жадно, до боли, поцеловал. Сейчас, похоже, это повторится. Она отступила на шаг, почувствовав вдруг злость. Разве давала она повод так разговаривать с ней?
— Вы очень любезны, — голос у нее был резкий, вздрагивающий, — но я-то люблю не вас!
Таня почти бегом перебежала на другую сторону.
— Значит, Астахов? — крикнул вдогонку Куракин.
Таня не обернулась.
Потом Степан долго бродил по улицам, плохо соображая, где он. Добравшись до квартиры, он лег с закрытыми глазами, боясь открыть их: обезображенное окровавленное лицо Петроченко вырисовывалось где-то в темной и грозной ночи.
На другой день после аварии в кабинет начальника аэроклуба инструкторы входили, стараясь разговаривать о чем угодно, только не о гибели товарищей. Но каждый думал об этом.
За столом начальник аэроклуба. Внешне он как будто спокоен. Но едва ли кто не знает, сколько душевной муки испытывает сейчас этот пожилой человек. Астахову горько было сознаваться в том, что именно чрезмерная доброта начальника аэроклуба позволила Сенникову показать во всю ширь свою необузданную натуру.
— Мы должны разобраться в причинах катастрофы, — открыл Кубарев совещание. — Это тяжелое событие для нашего клуба. Мы потеряли двух товарищей, разбили самолет. Как это произошло? В чем наша вина? О ней надо сказать прямо, честно, как подобает коммунистам. Мы разрешили фигурные полеты Сенникову и Петроченко на положенной высоте, но есть слухи, что, тренируясь, они снижались на запрещенную высоту. Знал ли кто-нибудь об этом?
