Кубарев всегда был среди людей: и на аэродроме, и на заводах, где работала курсанты. Когда Астахов видел начальника аэроклуба, он вспоминал Фомина. За свою еще очень короткую жизнь в авиации он узнал только двух больших начальников, но какая поразительная разница была между ними!
Фомина он любил и уважал, как строгого, но справедливого командира и решительного человека, тогда как Кубарев был просто хорошим, добродушным человеком, но посредственным командиром. Да и с начлетом Сенниковым у них явные разногласия. Это заметно. Сенников мог отчислить курсанта за ошибки в воздухе. Он был старый опытный летчик, хотя и не располагал к себе человеческими качествами. Догадываясь о разногласиях между Сенниковым и Кубаревым, некоторые инструкторы намеренно и демонстративно старались подражать начлету в своих манерах.
В группу Астахова решено было назначить восемь курсантов. К Корнееву — шесть, к Куракину — восемь. Начальник аэроклуба вежливо предупредил их, как начинающих инструкторскую работу, что для них это будет испытанием, что по успеваемости курсантов судят о способности инструкторов…
В один из погожих дней просторный двор аэроклуба, окруженный забором и молодой зеленью, наполнился курсантами. Они выстроились в центре двора. Инструкторы стояли на правом фланге отдельно. Витя рядом с Астаховым. Оба волновались. Николай наклонился к уху Корнеева:
— А что, если к тебе попадет вон тот, похожий на Федю, детина? Ты против него вроде воробья.
Виктор посмотрел, куда указывал Астахов, и усмехнулся:
— Мне, наверно, девчат дадут. Хвачу с ними горя. Посмотри на ту… не девчонка, а картинка, и держит себя, будто уже летчик.
Инструкторы переговаривались между собой в ожидании приказа. У всех настроение было приподнятым. Астахов посмотрел на девчат. В строю их три. Он не удивился, когда еще осенью узнал, что девушка, с которой его когда-то знакомил Куракин, принята в аэроклуб. Николай знал также, что Степан с ней встречается — об этом Куракин сам всем рассказывал, — но никак не мог выбросить из головы слова, брошенные как-то Степаном: «Черт возьми, не совсем приятно! То я ее целовал, а теперь, может, учить придется». Астахов и сам не понимал, почему слова эти его задели. Он не хотел, чтобы кто-нибудь из девушек попал к нему в группу. «Никогда откровенно не побеседуешь, — думал он, — постоянно подбирай выражения…» А может быть, не хотел и потому, что, по рассказам начальника летной части Сенникова, с девушками трудно летать: боятся и на всякое замечание обижаются.
