– И сколько же ты выпила? – продолжал я.
– Не так много, ну честное слово. – Её голос дрожал, и я не знал, раскаяние тому виной или похмелье.
– И часто ты так напиваешься?
– Нет, пап… совсем не часто.
– Значит, это первый раз?
Она немного помолчала, прежде чем ответить – это, конечно, означало, что не первый, но ещё и то, что она сомневается, врать мне или нет. Потом, решившись, твёрдо сказала:
– Да.
Я поднялся, обошёл диван и сел в кресло напротив неё.
– Ладно, вот как мы поступим, – сказал я твёрдо и негромко, переплетя пальцы. – Я хочу, чтобы ты была со мной откровенна. Я не буду тебя наказывать, а ты не будешь мне врать. Иначе та жизнь, к которой ты привыкла, закончится очень и очень надолго. Это ясно? – Лила кивнула, не глядя мне в глаза. – Когда ты впервые попробовала алкоголь?
– Прошлым летом, – сказала она, не сводя глаз со своего колена.
– Значит, ты пьёшь с прошлого лета?
Она немного помолчала, потом кивнула.
– Да. Но не всё время. Иногда.
Я набрал в грудь побольше воздуха и сказал:
– Ну, начнём с этого. С алкоголя.
– Пап, – сказала она, устало вздохнув. – Я знаю…
– Чтоты знаешь?
– Знаю, что ты сейчас скажешь.
Я поднялся. Да, с её стороны это был блеф.
– Ладно, Лила. Хорошо. Дело твоё. Но таким путём мы придём к необходимости тебя наказать.
Когда я проходил мимо, она поднялась и схватила меня сзади за рубашку.
– Прости, пап. Садись. Я тебя слушаю.
Я пристально посмотрел на неё и сел рядом, вновь вспомнив ту ночь, когда вернулась Беатриз.Разумеется, пьяная. Я велел ей уйти, но она вернулась на следующее утро и провела в городе целую неделю, обещая Лиле, что переедет в Нэшвилл – это была скорее угроза, чем обещание. Однажды сообщила ей, что я – чокнутый псих, с которым она не смогла жить. А потом опять свалила.
Это было семь лет назад, и с тех пор я совершенно запутался, где, по словам Беатриз, она теперь жила (в Лос-Анджелесе, Атланте, Сан-Антонио, снова в Рио) и сколько раз проезжала мимо нашего города, радовала нас своим нетрезвым присутствием, давала Лиле пустые обещания и снова исчезала.
Не без помощи школьного психолога, с которым я побеседовал после очередной чудовищной выходки Беатриз, я научился не говорить о ней гадости в присутствии Лилы, и до недавнего времени мне это удавалось. Но сейчас важнее было другое. К тому же, сказал я себе, алкоголизм – не черта характера, аболезнь.
– Нелишне будет сказать, что твоя мама – алкоголик, – начал я. Лила щёлкнула языком и закатила глаза.
