Сероглазая, тоненькая, со взглядом ясным и трепетным, она напоминала березку, что стоит на пригорке, укрывшись кусочком неба вместо платка.
- Никому не говорите, - жалобно попросила, - никому, никому!
Рыжая знающе постращала:
- Грех рассказывать, батюшка! Это тайна исповеди!
Отец Виталий побожился и клятвенно осенил себя широким крестом.
Голубые платочки вспорхнули, замелькали возле изгороди, покружили у жасмина, будто два больших голубых мотылька, покачались над душистым созвездием и пропали.
Отставной поп щурился, посмеивался и гадал: огласит или не огласит такое подробное поминание молодой священник? Он бы, отец Виталий, непременно огласил! Для смеха. Бабки бы лишний раз отругали - не привыкать!
...Весть о том, что помер Митька Быстров и его поминали в церкви, разлетелась со скоростью радиоволны. Калитка Быстровых хлопала равномерно, как исправный автоматический механизм, впуская и выпуская ошалелых посетителей.
Митькина мать, дородная женщина, на которую всю жизнь были тесны жакетки и блузки, высунувшись из окна, негодовала:
- Голову оторву той свистушке, что это придумала! Разве так привораживают? Нужно лучину жечь и в трубу выкликать! А то взяли моду - отпевать живьем.
Митька, злой, как стручковый перец, чистил на крыльце сапоги и лично принимал соболезнования семье покойного. Сапожная щетка смертоносным оружием мелькала в его руках.
Опровержение ударило молнией и свалилось на головы верующих раньше, чем они из церкви разошлись по домам.
- Быстров Митрий живой и здоровый!
Прихожане обескураженно разводили руками, топтались на паперти, ахали, охали, жалели молодого попа:
- Либо не здоров на голову, либо замечтался. То-то я слушаю несуразное он читает!
- Слыхано ли обращаться к богу по фамилии? Бог по кличкам и то всех знает. Перед ним нет ни чинов, ни фамилий!
- Ах, какой стыд!
- Смехота, мать моя. Тьфу!
- Помру, бабоньки, не верьте, коли отец Гавриил станет отпевать!
Солнце задержалось на закате на краю неба, ухватилось лучами за красноватые стволы берез, подсматривало и смеялось золотым глазом.
Отца Виталия еле добудились. Спросонья и спохмелья он никак не мог уразуметь, что от него хотят члены церковного совета - три сухоньких старичка, как три комарика, в парусиновых сюртучках.
- Новый батюшка уехал. Совсем. От позора, от смеха сбежал. Остались мы опять, яко сироты. Клавдия-блудница виновата! Таращила на отца Гавриила свои бесстыжие зенки, он и сбился. Опомнился, когда до конца прочитал... "Димитрия Быстрова, воина"... Тот и не думал богу душу отдавать!
