Через два часа "Пурга" стоит у нашего борта, как ни в чем не бывало. Только грязь да тина, облепившие судно, напоминают о неприятных минутах у острова Шаровского. С ботом возвращаемся в Туруханск, забирая попутно из Селиванихи пассажиров "Пурги".
Средн них — совершенно декоративная группа, человек пять-шесть; не нужно спрашивать, что это за люди и куда они едут. Костюм выдает их с головой. Куртка из собачьего меха, такие же штаны. Высокие болотные сапоги-ботфорты. Полевые сумки, фотоаппараты и бинокли, ремни которых перекрещиваются на груди, придавая пх владельцам несколько воинственный вид. В зубах — трубки, на которых не успел еще обгореть лак.
Ну, конечно, это какая-нибудь экспедиция! Никто из местных жителей, отправляясь даже в очень далекое путешествие, не надевает летом тяжелый и неуклюжий костюм, делающий из скромного работящего геолога что-то среднее между Робинзоном Крузе и манекеном мехового магазина.
Знакомимся. Мужчина с бледным тонким лицом городского жителя, обрамленным аккуратно подстриженной бородкой, оказался инженером-нефтяником, едущим на поиски нефти в район Усть-Енисейского порта, мужчина с небрежной русой бородой, не выпускающий изо рта монументальной трубки, — топографом, пробирающимся в низовья реки Пясины для съемки открытого там недавно каменноугольного бассейна. Инженер производит впечатление скромного кабинетного работника. Зато русобородый топограф — ярко выраженный тип изыскателя, который трех месяцев не может просидеть на месте. Начните разговор: "А вот, помню, на Камчатке"… — и он тотчас перебьет вас: "Как же, знаю, работал, я, батенька, и на Камчатке". Он побывал и на Камчатке, и на Чукотке, и на Новой Земле, и в Якутии…
Вог и сейчас основной состав экспедиции, в которой работает наш топограф, находится в Красноярске, ожидает парохода. Но ему не сидится. Он покупает шлюпку, привязывает ее к борту "Пурги". Он собирается перетащить свою шлюпку волоком из Енисея в Пясинское озеро и, спустившись на ней через всю Пясину до Карского моря, таким образом попасть к месту работ. План почти фантастический, но наш топограф уверен в его полной осуществимости. Он заявляет, что 10 июля будет уже на мысе Входном и начнет работу. Я вспоминаю, как два года тому назад мы застали у Входного лед даже в конце августа и осторожно высказываю сомнение. Он приходит в ярость и тут же предлагает пари: 10 июля, ни днем позже, я должен получить от него радиограмму с мыса Входного. Записываем адреса, бьем по рукам.
