— Да, — ответила Лилиан. — Приключений хватало, но не все они были приятными.
Неожиданно они снова услышали шум мотора. — Он возвращается, — отметил Клерфэ.
— Да, — также утвердительно сказала Лилиан и глубоко вздохнула.
— Он возвращается. Вас это расстроило?
— Нет. Просто мне хотелось, чтобы он снова сел за руль. В последний раз, когда он это сделал, у него было первое кровотечение, легочное.
Лилиан увидела, как по шоссе стремительно приближался «Джузеппе». Неожиданно она поняла, что не сможет видеть лица Хольмана, излучавшего радость. — Мне пора идти, — поспешно заявила она. — Крокодилица, наверное уже ищет меня! — Она направилась к входу в санаторий. — А когда вы двинете за перевал? — спросила она.
— Когда хотите, — ответил ей Клерфэ. Было воскресенье, но в санатории его было трудней переносить, чем будние дни. В отличии от заведенного порядка обычных дней воскресные были всегда наполнены тягостной тишиной. Врачи появлялись в палатах только в экстренных случаях, поэтому у пациентов в этот день складывалось впечатление, что они здоровы. Именно по воскресеньям они становились по этой причине более беспокойными, и сестрам приходилось вечером часто искать и собирать по чужим палатам довольно много лежачих больных.
Лилиан, несмотря на запрет, спустилась к ужину вниз, потому что по воскресным дням Крокодилица обычно отменяла свой контроль. Перед тем как идти, она выпила две рюмки водки, пытаясь спастись от унылых сумерек, но ей это не помогло. Затем она надела своё самое красивое платье, а это часто помогало лучше любого морального утешения, но на этот раз её спасительное средство тоже не помогло. Хандра — эта неожиданно наваливающаяся вселенская скорбь, постоянная распря с Господом — знакомая каждому обитателю здесь наверху, появлявшаяся без всякой причины и также быстро отступавшая, на этот раз не оставила её. В таком состоянии она чувствовала себя словно перед огромной черной бабочкой, заключившей её в объятия своими крыльями.
Лилиан вошла в столовую и только тут смогла понять, откуда у неё такое настроение. Зал был почти полон, и за одним из столиков в самом центре сидела Ева Мозер в окружении полудюжины своих друзей, а перед ней — торт, бутылка шампанского и много подарков в пестрых упаковках. Это был её последний вечер в санатории. Завтра она должна была отправиться домой.
Вначале Лилиан хотела вернуться в свою палату, но потом увидела Хольмана. Он сидел один рядом со столом, за которым расположились трое одетых во всё черное южноамериканцев, ожидавших смерти Мануэлы. В знак приветствия они кивнули Лилиан.
