Вы ехали через Париж?
— Нет, пришлось бы сделать большой крюк, Париж — дальше на север.
— А как вы добирались, по каким дорогам?
Клерфэ был удивлен, отчего это ей надо было всё знать, да еще в точности. — Ехал, как все едут, по обычному маршруту, — ответил он. — Через Бельфор и Базель. У меня были кое-какие дела в Базеле.
Некоторое время Лилиан молчала. — Ну и как оно было? — спросила она затем.
— Что? Поездка? Да, скучно. Кругом серое небо и равнина, пока не добрался до Альп. Окруженный темнотой, под пологом саней, он слышал, как она дышала. Потом, когда сани проезжали мимо ярко освещенного магазина часов, он увидел её лицо, которое странным образом выражало и удивление, и иронию, и боль. — Скучно? — проговорила она. — Равнина? Господи! Что бы я отдала, только бы не видеть больше эти горы!
Вдруг ему стало понятно, почему она расспрашивала его так подробно. Здесь горы были для больных стенами, лишавшими их свободы. Горы облегчали им возможность дышать и давали надежду, но вырваться отсюда эти люди не могли. Их мир был ограничен этой долиной высоко в горах, поэтому каждая весточка и новость снизу, с равнины, была для них посланием из потерянного рая.
И давно вы уже здесь? — спросил Клерфэ.
— Четыре года.
— А когда вам разрешат вернуться домой, вниз на равнину?
— Спросите Далай Ламу, — с горечью бросила Лилиан. — Он обещает это каждые два месяца как и наше обанкротившиеся правительства обещают один четырехлетний план за другим.
Сани остановились у поворота на главную улицу деревни. Мимо прошла шумная толпа туристов в лыжных костюмах. Яркой блондинке в голубом свитере вздумалось обнять лошадь за шею. Животное начало недовольно всхрапывать. — Come, Daisy, darling,[7] — крикнул блондинке один из туристов. Лилиан швырнула сигарету в снег. — Люди платят кучу денег, чтобы попасть в горы, а мы отдали бы всё, чтобы снова оказаться на равнине. Со смеху можно помереть, правда?
— Нет, — спокойно ответил Клерфэ.
Сани снова двинулись вперед. — Дайте мне ещё сигаретку, — попросила Лилиан.
Клерфэ протянул ей пачку. — Вы, конечно же, не можете этого понять, — пробормотала она. — Вы не можете понять, что мы чувствуем себя здесь военнопленными в лагере. Это не то, что в тюрьме; там, по крайней мере, знаешь, когда тебя выпустят. А здесь мы как в лагере, и сроков тут нет.
— Это понятно, — заметил Клерфэ. — Мне однажды самому пришлось побывать в одном таком.
— Вам? В санатории?
— Да нет же в лагере для военнопленных. Во время войны. Но у нас там всё было наоборот. Нас загнали в низину, в болото, а швейцарские Альпы были для нас мечтой о свободе. Их было хорошо видно из лагеря. Один из наших был местный, и он замучил нас до одури своими рассказами. Если бы нам тогда предложили свободу за обещание прожить несколько лет в этих горах, думаю, многие согласились бы.
