— С удовольствием! — просиял доцент, как будто я ему сделал подарок. — Я всегда согласен. Да вы садитесь, садитесь, коллега. Мне очень приятно, что вы такой молодой и так по-государственному подходите…
«О, даже коллега! — отметил я в уме. — Прекрасно, я тебя прижму, старая крыса! Ты еще вчера так восхвалял эту травопольную систему!»
Я уселся уверенно в кожаное кресло рядом с его столом.
— Я, знаете, тоже всегда, — наклонился ко мне доцент и прошептал (видно, чтобы портрет не услышал), — я всегда тоже сомнение имел. А сейчас, когда, наконец, — он гордо выпрямился и заговорил громко, внушительно, как будто снова читал лекции, — сейчас мы эти последствия ликвидируем! Да, бесповоротно ликвидируем! Я рад, что вы разделяете мое мнение, мою решимость бороться. А то тут, знаете, некоторые болтают. Зоркости, так сказать, масштабности им не хватает, еще учеными числятся… Они, видите ли, сомневаются… Какой позор сомневаться ученым, просто позор. Я не побоюсь сказать, что это близорукость, политическая близорукость!
Я слушал его молча, с восхищением. Я понял в эти минуты, почему он так преуспевал в жизни. «Вот это да! думал я. — Пять лет пел нам одно, а сейчас с тем же азартом говорит другое. Какая маневренность! Какая ловкость! Вот это да!»
— Да, да, — сказал он мне, на прощание подавая руку. — Вы на примере своего колхоза должны вскрыть, разоблачить, доказать всю пагубность травополья. Мы должны бороться за то, чтобы это травополье ликвидировать! Желаю удачи!
* * *
И вот я поехал в аул собирать материал из опыта моего колхоза. Я бегал за натужно гудящими тракторами, которые перепахивали поля люцерны и клевера, и все записывал, записывал.
— Сынок, — говорил мне отец, — сынок, скот останется без корма на зиму, да и летом ему нечего будет есть. Чему ты радуешься и бегаешь?
«Недопонимает старик, — снисходительно думал я, — нет масштабности, держится за дедовские методы. Эх, косность, даже в собственной семье как трудно ее одолеть, а в государстве!»
Отцу я этих своих глубоких дум, конечно, не высказывал. Как и подобает почтительному сыну, я мягко улыбался и отвечал только:
— Это не я придумал, а ученые, умные люди в Москве.
— Так пусть и пашут в Москве, а при чем здесь наш колхоз! — раздраженно посапывая трубкой, бросал мой обычно немногословный отец.
— В Москве клевер не растет, там асфальт кругом, пахать нечего.
— Ученые, ученые, — бормотал отец, — коровам, буйволам и лошадям их ученость боком выйдет. Бедная земля, как хотят, так и мучают, скоро она совсем родить перестанет.
