Все корпуса на замок заперты, а молоко злосчастное так и плавает в луже. Но тихо, даже сверчков не слышно. Соня встала в том месте, где гость утром появился, про себя заученные слова повторила, покашляла:
— Здравствуйте.
Прислушалась, никто не идёт.
— Вы простите нас. И Глеба, и меня. И Бубна. Дети же, испугались, вдруг накажете или память сотрёте. Мы так не будем больше, честно-честно. Хотите, сами вам будем молока приносить, свежего. Каждое утро. Только просьба одна к вам…
Набрала в грудь больше воздуха.
— Помогите, пожалуйста. Вы из будущего, правильно? У вас там лекарства разные, бессмертие, наверное. А у меня маме плохо, болеет сильно, ничего не помогает. Не встаёт она с кровати. Пожалуйста. Таблеточку одну или микстуру… А я вам до старости буду молоко приносить, и хлеб, и колбасу. Только попросите! Пожалуйста…
Сама не заметила, как на колени упала, руки скрестила. Слёзы по щекам скатились, застыли на подбородке.
— Я никому про вас не скажу, и ребята будут молчать, обещаю! Только помогите, плохо ей. И мне. Тяжело, когда мама… поймите… пожалуйста…
Казалось, она просит помощи у неба. Глухого и мёртвого неба.
Кто-то вышел из темноты, глянул на неё жалостливо. Гайда, псина местная, которую сторож подкармливал. Брюхатая, лохматая, с разорванным ухом. Смотрела на Соню, не лаяла. Но и помочь не могла.
А она так и сидела, и ничего не происходило. Потом замёрзла, встала с трудом. Как домой шла, не помнила. Плакала и дрожала, совсем не от холода. Долго во дворе стояла, смотрела, как на небе звёзды падают. Хотела загадать желание, но рукой махнула, глупость же.
А дома, как только вошла, поняла, что-то не так. Пахло странно. Мазью какой или лекарствами. На кухне лежала упаковка розовых пилюль. Рядом короткая инструкция.
«Пить два раза в день, утром и вечером, никому не говори».
И записка от руки:
«Не надо молока, лучше маму береги»
До утра Соня так и не легла спать.
Карма злилась. Когда она в бешенстве, лучше держаться подальше. Но в «Кармане» никуда не сбежишь, вот и приходилось слушать её гневную тираду.
— Дровер! Ты о чём думал, когда туда выходил? Сколько ты правил нарушил одной своей вылазкой?
— Формально ни одного, — заметил Дровер. — Жалко, волосы сбрил на голове, синяк видно от кирпича.
— Ты мне зубы не заговаривай! Не надо этого. Ты отлично понимаешь, что виноват…
— Да виноват, виноват, — оборвал её Дровер. — Накажи меня, в угол поставь, выходить из «Кармана» запрети. Только не шуми. Голова болит.
