— Дойду, Владимир Лукич. Обязательно дойду.
Угасающий костер вспыхнул на минуту и осветил большой лоб и задумчиво-неподвижные глаза начальника партии. Глубокие морщины, которых раньше не было, пролегли от виска к виску. Владимир Лукич сутулился, будто тяжкая ноша надавила на плечи и он с трудом удерживал ее, не сгибаясь совсем низко.
— Надо дойти, сын, надо, — положил руку на плечо Мичила, который сел рядом на камень. — Надо. Война… И враги еще наступают. Мы здесь тоже сражаемся с врагами… Завтра я покажу тебе дорогу на карте. Ты запомнишь ее как следует… Давай теперь ложиться спать. Завтра вставать очень рано.
Неповторимо чудесна природа в часы пробуждения. И здешняя глушь, где еще не ступала нога человека, под утренним солнцем торжественна, величава. Дивно расцвечены скалы, поднимающиеся над тесным распадком; вершины далеких гор, гряда за грядою, как волны южного моря, встают в синеватом мареве. Где-то, невидимые и неслышимые, бродят чуткие горные бараны. В поднебесье парит, с земли кажущийся неподвижным, орел. Пролетит редкий ворон, огласив хриплым карканьем округу. И опять тишина, нарушаемая лишь звоном ручьев да шумом камня, сорвавшегося где-то и устремившегося вниз.
Редкие березы и осинки, цепляющиеся за скалы, приоделись в желтые и бурые платья. Как они выросли на этих камнях? Откуда пришли они в эти суровые края? Наверное, с тех синеватых хребтов, напоминающих южное, всхолмленное под ветром море?
Колышутся под легким дуновением метелки вейника, в эту пору пушистые настолько, что кажутся клочками шерсти со старой дошки охотника-эвена. Каменные лбы утесов, лишь только их коснется солнечный луч, начинают потеть — настыли за ночь.
Даже и в угрюмой суровости есть красота. Удивительны эти необжитые, дикие края! А сколько таят они в себе неразгаданного! Какие сокровища они еще скрывают! Человеку всегда, когда он хотел взять что-то у природы, приходилось вступать с нею в борьбу. Она ничего легко и просто не отдавала. Прекрасная, великая, сильная, она всегда, прежде чем уступить, словно спрашивала: «Прекрасен ли, велик и всесилен ли ты, человек?»
Некогда любоваться утренними красотами Владимиру Лукичу и Мичилу. Они торопливо закончили легкий завтрак, и Владимир Лукич, достав из полевой сумки топографическую подробную карту, развернул ее перед парнем.
— Бери лист бумаги, рисуй… Вот видишь эту жирную ленту? Это та самая речка, вдоль которой сейчас идут наши. Сегодня они вот у этого изгиба. Здесь место дневки. Теперь вот смотри сюда. — Карандаш Владимира Лукича скользнул вверх. — Видишь эту линию? Вьется-извивается змейкой. Не узнаешь эти изгибы?
