Взялся за тугую, вздрагивающую и словно рвущуюся из рук кожаную струну. Повис и, когда она, как пружина, сначала опустила, а потом кинула вверх, взбросил ноги, зацепился ими.
Перед глазами бездонное синее небо. Холодная тень падает на лицо, словно говорит: «Берег близко. Давай! Давай!» Водопад… В последние часы совсем будто и не слышал его. Грохочет он, кипит, а позабыл про него — и не слышишь. А сейчас его гул, страшный и будто вырывающийся из глубин земли, разрастается, поднимается. Будто и не водопад, а кто-то живой и кровожадный, увидев над собой перебирающегося по веревке человека, взъярился, тянется, тянется.
Ветер трепал отвисшие полы куртки. Словно поторапливал: «Смелей, смелей!» Но вдруг Мичил почувствовал, что уже не ветер дотрагивается до него. Чуть повернул голову— и тотчас будто кто-то из ведра плеснул на лицо: ударили тугие брызги. Но все же краем глаза успел увидеть: совсем близко, почти касаясь спины, клокочет, пенится тугая коловерть. И тянется, и тянется… Мелькнула мысль: «Значит, веревка не просохла как следует и все равно вытягивается. И сейчас!..»
Онемели руки. В ногах родилась дрожь. Ладони жгло, как будто не за веревку они держались, а за лезвие ножа. «Не удержаться!»
Собрав силы, подтянулся к кожаной струне и, до боли в шее изогнувшись, вцепился в нее зубами. Руки закинул на веревку по локоть: давал отдохнуть напряженным кистям. Отдышался…
«Если выбраться обратно? А какой смысл? Даже уже все остатки мездры съел. Завтра, голодному, не хватит сил добраться и до средины потока. Погибать голодной смертью на каменном острове?.. Нет. Обратно ползти незачем. Но и впереди… Что будет, если продвинуться еще на метр? Очутишься в этом крутящемся водяном вихре? Потом сорвет с веревки и… даже никто не услышит и не увидит, и никогда не узнает…»
Мысли вихрились в голове, как вихрилась внизу, возле самой спины, вода.
«Нет, назад нельзя. Значит, можно только вперед».
Осторожно, неторопливо стал он продвигаться дальше. Руку вперед. Ногу подвинул. Перехватился другой рукой. Подтянул вторую ногу. Холодные языки воды, отбросив в сторону полы куртки, пробиваясь через рубашку, лижут спину. А лицу жарко. Кровь прилила к лицу. На лбу испарина. «Ползти дальше? Или пока не поздно, пока не оставили силы, начать двигаться назад?.. Нет, нет… Вперед!»
Вода как будто бы уходит вниз. Почувствовал, как обвисает, но уже более не полощется, как будто кто-то ее теребит, намокшая куртка. Мокрая рубаха не липнет к спине — тоже отвисла. Не кажется уже, что голова ниже ног. «Значит, — мелькнула радостная мысль, — средину потока прошел. Самое страшное позади. Теперь уже, значит, не сорвет, не смоет, не закрутит, как Николая».
