— Подожди немного, скоро кончится. Сейчас они пообжимаются вдоволь, и…
Она раздражённо тряхнула головой, и Тео умолк. У подножия валуна повис душок недоумённой обиды.
Впрочем, Альва и не приметила этого. Она была полностью захвачена зрелищем, и неуместный комментарий Тео отвлёк её не больше, чем назойливый писк комара помешал бы пешеходу на шумной улице. Сейчас она была вся там, внизу, с незнакомыми ей взрослыми людьми, сквозь полупрозрачные тела которых мерцала растворённая в воде лунная пыльца. Взаимные объятия несколько утихомирили их страсти. Женщина больше не делала театральных жестов, а просто шла рядом с мужчиной, который тоже стал идти более расслабленно, не той нарочито маршевой походкой, что раньше. Они больше не разговаривали — похоже, каждый смирился со своим положением. Но в чём это положение заключалось и к чему была эта ссора на ночном причале, Альва ещё не понимала.
Но потом, когда мужчина остановился, наклонился, чуть повозился с некой невидимой снастью и лёгким прыжком в сторону ушёл от женщины, которая стояла, соединив руки на груди, ей всё стало ясно. Это движение, этот характерный прыжок были знакомы каждому ребёнку в городке, воздух которого был пропитан солёной влагой. Так моряки отвязывали мелкие суда — яхты, лодки, катера — от пристани и запрыгивали на палубу с тросом в руке. И хотя корабль-призрак, в отличие от своего владельца и её спутницы, не был виден, у Альвы не было никаких сомнений в том, что он там есть.
Вор, или разбойник, или отважный мореход. Так оно и было — но слова эти относились только к мужчине, который сейчас, покачиваясь на волнах вместе с палубой своего незримого корабля, смотрел на ту, кто осталась на пристани. Именно его воля привела этих двоих на причал ночью, именно поэтому он был так насуплен и решителен, и именно поэтому была она так безутешна. Потому что знала, что ей его не остановить — он покинет этой ночью твёрдую сушу и уплывёт от неё далеко. Конечно, Альва многого не знала, да и не могла знать. Навсегда ли расстаются эти двое, или он обещал ей однажды воротиться? Кем она ему приходилась — женой, возлюбленной, сестрой или, может, матерью (расстояние и фосфоресцирующее свечение луны не позволяли определить её возраст)? И в чём причина того, что он так рвётся в море, не дожидаясь рассвета — гоним ли он страхом наказания за свои грехи, или, наоборот, его манит некая мечта, прекрасная фата-моргана за тёмным горизонтом, ради которой он остаётся глух ко всем протестам женщины, которая пришла его провожать? Но разве имело смысл пытаться найти ответы на эти безусловно важные вопросы здесь и сейчас, вернее —
