Ты можешь идти один | страница 43



– Может, чаю? – предложила Жанна. – Или вообще пообедать? Там есть какая-то фигня.

– Нет, спасибо.

– А чаю?

– Не знаю. Можно.

– Щас! – Она снова упорхнула в кухню. Зашипел чайник, зазвенели чашки.

Я внезапно понял, что Жанна – Жанна! – смущена не меньше моего. Это несколько меня обнадежило. Значит, какие-то чувства она ко мне все же испытывает. Я лихорадочно пытался придумать какую-то фразу, которая одновременно была бы и совершенно нейтральной, но и несла бы некую информацию, способную натолкнуть разговор на лирическую тематику. Но в голову, как на зло, лез только Петя.

Жанна вернулась с посеребренным подносом, на котором стояли две чашки с чаем, сахарница и вазочка с печеньем. Все это она поставила на письменный стол. Сесть пришлось очень близко друг к другу, потому что иначе коленки упирались бы в ящики стола. Наши бедра почти соприкасались, и меня бросило в жар. Чай оказался горячим, как адское пламя, пожиравшее меня изнутри.

– Не трясись, чай разольешь! – заметила Жанна.

– Не могу, – я нервно рассмеялся.

– Слушай, ну серьезно! – Она улыбнулась, дуя на чашку. – Ты же должен быть типа учителя! А ты рядом со мной дышать боишься. Ну-ка, дай мне подзатыльник?

– Чего?

– Того! Дай мне подзатыльник и обзови бестолочью, как Екатерина Михайловна!

Я смотрел в ее смеющиеся глаза, и не мог сдержать глупой улыбки.

– Ладно, – махнула она рукой. – Что с тебя взять.

Некоторое время мы пили чай молча. Жанна совсем не брала печенья, и я тоже не решался, пока она строго не сказала:

– Ну-ка возьми печеньку!

– А ты?

– А я на диете. Давай-давай, чтобы все съел. А то я потом грызть начну, стану толстой и некрасивой.

– Да это невозможно, – заверил я ее, взяв печенье.

Жанна смотрела на меня. Я понял, что краснею под ее взглядом.

– А я знаю, о чем ты хочешь попросить, – сказала она внезапно.

– О чем?

– Чтобы я с тобой пошла на Осенний бал. Так?

Я о таком даже не думал, но теперь, когда Жанна сказала про бал, я понял, к чему стремиться. Если она согласится со мной пойти, то ближайшие две недели я буду верить и надеяться. Целых четырнадцать дней я буду жить!

– Ну да, так, – признался я.

– Ну, проси.

Я покосился на нее. Глаза сверкали, и было непонятно, хочет ли она говорить серьезно или просто развлекается.

– А ты согласишься?

– Откуда я знаю? Ты же еще не спрашивал.

– Но ведь... Ты не можешь не знать.

– А тебе нужно, чтобы все наверняка, да? Чтобы все по полочкам? Я ни секунды времени не потрачу на человека, который боится сказать несколько слов. Это же просто слова. Я не напишу их на бумаге и не расклею по всей школе.