— Очень жаль девушку, — сказал я, заскакивая вслед за Разрушителем в лифт. — Но с какого боку…
Лишь только двери закрылись, оставив нас наедине, Николай Васильевич перебил меня:
— Дмитрий Владимирович, примите как должное: вы мертвы. Поэтому очнулись в морге, а вовсе не из-за моего чувства юмора. Брик Борис — там же, Шибаева Мария — там же. Осталась только Липнягова Анастасия.
Прозвучал сигнал, и двери раскрылись. Николай Васильевич вышел и тут же развернулся, точно зная, что я не двинулся с места.
— Вынуждаете с вами нянчиться, — вздохнул он. — Давайте, еще несколько шагов, и вам многое станет понятным. Анастасия — женщина, двадцать девять лет, невысокая, волосы темно-русые, семьи нет, родственников нет.
Что-то смутно начало до меня доходить, и я вышел в коридор. Здесь людей было меньше, а врачи и медсестры бегали бодрее. Мы повернули за угол, и Николай Васильевич толкнул первую же дверь.
Погруженная в полумрак палата, шесть коек, три напротив трех. Капельницы, попискивающие приборы.
Николай Васильевич подошел к койке у окна, склонился над ней и, выпрямившись, поманил меня рукой. Я приблизился, стараясь ступать осторожно — чувствовал себя грязным в этом царстве стерильности.
В койке лежала Маша. Я узнал ее, несмотря на кислородную маску, закрывающую половину лица, несмотря на мертвенную бледность и круги под глазами.
Хотелось плакать. Я вспомнил, как она кричала на нас с Бриком, как бросилась в погоню на своем «Крузере», как превратилась в «Анечку», сумасшедшую жену Харона, как утешала на крыше чужую девчонку. И все ради того, чтобы оказаться в больнице, в чужом городе, с разорванным легким…
— Она выкарабкается, — негромко сказал Николай Васильевич. — Деньги у вас есть, можете пожить тут неподалеку, пока она не придет в себя окончательно. Потом забирайте ее с дочерью и возвращайтесь домой.
— А как же…
— Не волнуйтесь насчет семьи, — перебил Николай Васильевич. — Я не из прихоти одной объявил вас погибшими. Когда это дойдет до вашего сына, Исследователь поймет, что дольше занимать его тело нецелесообразно. Очень скоро одно из моих тел навестит вашу семью, принесет официальное извещение, оценит ситуацию и поставит Константину надежный блок. Но это не самое веселье!
От сердца отлегло. Больше того, ощущение было такое, как будто мне развязали руки и выпустили из тюрьмы.
— Спросите меня, что самое веселое! — настаивал Николай Васильевич.
— Ну и? — спросил я.
— Борис Брик также мертв! А это значит, что если он попытается расплатиться за что-то со своего счета, мы тут же его зафиксируем!
