Голова безвольно мотнулась в сторону, рот приоткрылся.
— Может, дать ему нашатырь? — предположила Маша.
— Угу, давай. Найдешь еще и шприц — я ему нашатырь по вене пущу.
Наконец-то я снова мог позволить себе злиться на него, и каким же приятным было это чувство, отменяющее даже страх! Я закатил Брику еще три пощечины, схватил за грудки и начал трясти. Голова колотилась об пол.
— Что вы делаете? — возмутилась над правым ухом стюардесса.
— Непрямой массаж мозга, — огрызнулся я.
— Вы же его убьете! Вы точно врач?
— Стоматолог. Девушка, не мешайте мне делать мою работу, лучше сосредоточьтесь на своей. Раздайте пассажирам свистки.
— Ка… какие еще свистки?
— Акул отпугивать!
Она отошла. Краем глаза я заметил, что к ней подбежала другая стюардесса, с последними вестями из кабины. Девушки зашептались. Я, похоже, получил «зеленый свет», даже Маша куда-то подевалась. Интересно, в какой момент остальным пассажирам разрешат молиться, плакать, убивать друг друга и вступать в беспорядочные половые связи?
«Последняя мысль не моя!» — возмутился я, продолжая мордовать Брика.
«Каюсь, грешен, — отозвался Разрушитель. — Пытаюсь поднять вам настроение, уж как умею».
«Сколько нам падать?»
«Секунду…» — Введя меня в ступор этим словом, он исчез, словно бы отошел куда-то, но вскоре вернулся: «Простите за фигуру речи. При самом благоприятном раскладе — минуту».
Следующую мысль я не успел даже сформулировать, зашвырнул в него комком информации и получил в ответ согласие.
— Вот! — Маша рухнула на колени рядом со мной, протягивая пузырек с нашатырным спиртом. Где она умудрилась его выкопать?.. Я схватил это последнее средство, отвинтил крышку.
— Если он не очнется через двадцать секунд, я умру, — сказал я быстро. — Но, возможно, получится хоть немного замедлить падение. Постарайся выжить.
Я поднес пузырек к носу Брика, но тут самолет опять затрясло. Нашатырь выплеснулся ему на лицо, пузырек вылетел из руки, покатился.
«Пора, Дмитрий Владимирович. Что передать вашей супруге?»
«Спасибо, что терпела меня все эти годы».
Барабанные перепонки едва не лопались — то ли от стремительного перепада давлений, то ли от бешеного визга со всех сторон разом.
Сознание налилось чернотой. Я ощутил силу и власть, желание убивать и разрушать. А следом — легкое недовольство тем, что все могущество придется использовать для спасения жизней. Впрочем, это были не мои чувства. Меня все меньше оставалось в собственном сознании. Я мог смотреть. Да, пока еще я мог смотреть — и посмотрел на Брика.
