— Нет.
Я покосилась на таксиста. Тот вцепился в руль, глядя на дорогу. А он проследил за моим взглядом.
— Как думаешь, почему я выбрал его?
В ответ на пожимание плечами объяснил:
— Стоял позади других. Следовательно, в России недавно. Русского толком не знает.
Хлопнул таксиста по плечу, показал большой палец:
— Obrigado, amigo! Você é um ótimo motorista.
Тот радостно залыбился:
— Аэропорт — скоро!
— Круто, — оценила я.
Покачал головой:
— Нет. «Круто» — твое решение встретиться со мной. А это — так. Жизненный опыт, не больше.
Я снова заглянула в доверенность.
— Вас зовут Александр Иванович?
— На сегодняшний день — да. Можно просто Саша. И можно на «ты». Надо тебе как-то меня называть, не по нику же обращаться.
— А потом тоже будет «Саша» и на «ты»?
— Потом все будет по-другому. — Заглянул в глаза, доброжелательно-пристально — Волнуешься?
— Вовсе нет. С чего вы… ты взял?
Покивал.
— Что ж, на «нет» и суда нет. Старую симку выбросила?
— Конечно.
— А для чего мы на крышу лазили, расскажешь?
Я, подумав, рассказала — почему бы и нет. О том, как нашла в ВК Харона и Юлю — до сих пор не верится, что бывают на свете такие идиоты. Полиции, когда вычислят этого урода, будет чем заняться.
— Лихо закрутила, — одобрил Саша. — А мать-то не жалко? Вдруг поверит в «синих китов»? Слезы, корвалол, «скорая» — не?
— Вряд ли. Мама меня знает. То есть, испугается, конечно, но до конца все равно не поверит. Я же не такая дура, как эта «Юленька»! А пока они за ней будут бегать, я как раз успею затеряться.
Саша убрал доверенность в портфель. Откинулся назад и закрыл глаза:
— Все, больше не пристаю.
Понятливый. Не то, что Дмитрий Владимирович.
Я тоже откинулась назад. Волнуюсь? Ну… себе-то можно признаться. Волнуюсь, да. Еще как.
Я хорошо запомнила день, когда поняла, что я — другая. И что ничего с этим не сделаешь. Это — диагноз, жестокий и окончательный. Это было, когда папа ушел от мамы. То есть, правильнее так: мама разошлась с мужчиной, которого я называла папой. Все пять лет с тех пор, как научилась говорить.
Говорить я начала в три с половиной года. До того пыталась общаться с мамой и папой мысленно, но они почему-то не понимали. Оказывается, для общения людям надо открывать рот, напрягать горло и ворочать языком. Мне это казалось страшно неудобным, и я так не делала. Когда стала постарше, поняла, что мама меня не понимает и очень из-за этого расстраивается.
Мы вернулись от врача, с диагнозом «задержка в развитии». Мама тогда в первый раз напилась. Потом она долго разговаривала с человеком, которого я считала папой. Не помню сейчас, о чем я подумала, заглядывая на кухню, но поняла, что эту великую глупость — речь — нужно срочно осваивать.
