Мы заговорили одновременно, хотя мой голос оказался все-таки сильнее голоса шестилетнего мальчишки:
— Приятно снова тебя видеть, Жанна, — сказал «Костик», видимо, где-то в глубине души все еще ассоциируя себя с Антоновым.
— Что, штаны все поуделал? — грозно произнесла я.
Он будто поперхнулся, озадаченно глядя на меня.
— Ты зачем бабушку так расстраиваешь? — мотнула я головой в сторону кухни, откуда уже доносилось паровозное шипение чайника. — Мы с тобой сколько раз говорили? Будешь себя плохо вести — никогда больше к бабушке не пойдешь. Позорище. В школу через три месяца, а он в штаны дует!
Лицо Костика перекосилось.
— Что ты несё… — промямлил Исследователь, и вдруг… Не знаю, как я это поняла, но на меня посмотрел мой сын.
— Мама! — закричал он. — Это не я, это все он! Я говорил ему, чтобы в туалет ходил, а он только закрывал меня!
Закрывал. Вот, значит, как. Я старалась, чтобы облегчение и радость от встречи с сыном не слишком явственно отражались на лице.
— Точно? — все еще строго переспросила я. — Ты себя хорошо вел?
— Я клянусь! — Он ударил себя кулачком в грудь. Да, точно Костик. Знать бы, где он этот жест углядел. Может, дед так обещает больше пиво не пить?..
— Молодец. — Я улыбнулась, села на диван. Не рядом, но близко. — Ты этого хулигана уж постарайся научить, хорошо? А то он уйдет от тебя, поселится в другом, взрослом дяденьке, и в штаны написает. Представляешь?
Костик хихикнул, потом с серьезным видом кивнул:
— Постараюсь! Мам. А папа…
Снова исказились черты лица, дернулась голова, и на меня уставилось нечто, раздосадованное и пристыженное.
— Так, теперь я его запер надежно. — Чужой, холодный тон. — Минут пять ничего не услышит. Давай начнем. Позвони своему супругу, и…
— Пожалуйста, — перебила я, стараясь, чтобы у меня в голосе льда было не меньше.
— Что?
— Когда о чем-то просишь, надо говорить: «пожалуйста».
Секунд пять он молча хватал ртом воздух, вне себя от возмущения. Потом зашипел:
— Ты не слишком ли много о себе возомнила, бесполезная самка тупиковой ветви эволюции?
Меня внутренне передернуло. Но после школы приходилось вращаться в кругах, где порой обзывались гораздо хуже. Ни Инне Валерьевне, ни Пете Антонову, ни, тем более, Костику не допрыгнуть.
Я встала:
— Если будешь так разговаривать, я уйду.
Он хохотнул, но как-то неуверенно. И голос прозвучал так же, будто разрешения спрашивал:
— Ты, возможно, забыла, но я могу уничтожить твоего сына в любой момент.
Я отвернулась, чтобы не дать ему увидеть своего лица.
