– Еще один тупик, – не сумев сдержаться, с горечью пробормотал Ланден. Он и так потратил слишком много времени, оттягивая исполнение завещания Дугласа, и эта проволочка вызвала только очередные трудности.
– Понимаю. Вряд ли это понадобится. Письмо может оказаться работой жадного до сплетен негодяя, – с тяжелым вздохом добавил он. – Неужели никак нельзя обойти условие завещания?
– Я пока не вижу способа.
Хэмм, явно обрадованный тем, что беседа приняла более спокойное течение, откинулся на спинку кресла:
– В документе сказано, что вы обязаны позволить арендатору жить в доме так долго, как он пожелает. Выселить его нельзя ни при каких обстоятельствах. Следовательно, недвижимость нельзя продать. Только передать, когда дом освободится. Предвижу, что арендатор Расселл Скотт вряд ли благосклонно отнесется к любому изменению договора.
– Придется ждать, пока он умрет, и оставаться хозяином здания, которым я больше не хочу владеть?
Следовало уладить дело еще много лет назад, но тогда у него не хватило на это сил. Слишком остра была боль, воспоминания о той ночи возвращались каждый раз, когда он осмеливался подумать о завещании. Потому что продажа дома окончательно подтверждала смерть Дугласа.
Смешно, конечно, воображать, что память о человеке может заключаться в кирпичах и строительном растворе.
– Лорд Скотт? Не припоминаю такого имени. У него есть место в парламенте?
Он мучительно пытался вспомнить это имя, но раздражение не давало сосредоточиться.
– Ваша светлость, неужели вы не читали моих отчетов за последние десять лет?
Хэмм поднялся из-за стола и выглянул в окно. На его лице застыла недовольная гримаса:
– Расселл Скотт – не член парламента. Вы не найдете его имя в списке пэров, поскольку он не аристократ. Много лет назад я писал вам о своих тревогах, но вы переложили ответственность на меня и попросили оставить все, как есть, и не нарушать равновесия. И всякий раз, когда я, заботясь о ваших интересах, напоминал о ситуации, вы просили оставить вас в покое. Таким образом десять лет спустя мы очутились в этом неприятном положении, а решимость Скотта только укрепилась.
Поверенный сверлил Ландена настойчивым взглядом.
Ланден тоже смотрел ему в глаза.
– Понимаю, – ответил он едва слышным шепотом.
Все эти десять лет он боролся с растущим сожалением. Слой за слоем, год за годом. Теперь сожаление уже не имело значения. Он хотел разорвать все оставшиеся связи с Лондоном. Раз и навсегда.
– Я бы махнул рукой на всю ситуацию, если бы смог после этого жить в мире с собой, но незаконченное дело будет мучить меня, и я стану жить в страхе, что рано или поздно меня позовут назад, в этот адский город, уладить то, что я слишком долго оставлял незавершенным.
