Лишь раз в столетие, всего на один день, прихожу я на песчаный берег, чтобы отдохнуть и подсушить крылья свои на солнце — и высокие корабли могут пройти через никем не охраняемый Пролив, чтобы найти Счастливые Острова. Возвышаются Счастливые Острова посреди улыбчивых, залитых солнцем Дальних Морей — там матросы обретают счастье, ибо им уже нечего желать, а что возжелают они, то получат.
Ибо нет там всепожирающего Времени со стремительным бегом часов, нет бедствий, что исходят от богов и от людей. На этих островах души матросов воспаряют каждую ночь над миром, дабы отдохнуть от бесконечных странствий по морям, увидеть вновь далекие родные холмы и фруктовые сады на залитых солнцем равнинах, вернуться к неспешной беседе с душами древних. Но на заре грёзы с содроганием взмывают вверх и, трижды облетев вокруг Счастливых Островов, устремляются в мир людей и следуют за душами моряков, подобно тому как вечером за многоголосой стаей грачей летит, едва шевеля крылами, величавый журавль — но по возвращении душу ожидает пробудившееся тело, которому придется нести тяжкие дневные труды. Таковы Счастливые Острова, куда немногим удалось добраться — и лишь на краткий срок допускаются туда странствующие тени.
Но дольше, чем нужно мне для обретения прежней силы и ярости, я отсутствовать не могу, и на восходе солнца, ощутив, что руки мои сильны, а ноги способны твердо стоять на дне Океана и легко сгибаются в коленях, возвращаюсь я, дабы вновь вступить во владение водами Пролива и сторожить проход к Дальним Морям еще сто лет. Потому что боги ревнивы и не хотят, чтобы люди добирались до Счастливых Островов и обретали счастье. Ибо у богов счастья нет.
Однажды поздним вечером сидел я на высоком холме и смотрел с обрыва вниз, на угрюмый, мрачный город. Весь день он пятнал дымом и копотью священную лазурь неба, а теперь грохотал и сверкал мне снизу в лицо жерлами раскаленных печей и окнами фабрик. Внезапно я ощутил, что я здесь не единственный ненавистник этого города: неподалеку возник гигантский силуэт Урагана; потрепывая по дороге цветы, он направился ко мне, но остановился поблизости и обратился к Землетрясению, которое, словно крот, только крот-исполин, поднялось из расщелины в земле.
— Дружище, — начал Ураган, — помнишь, как мы губили целые народы и гнали стада морских волн на новые пастбища?
— Да, — сонно отозвалось Землетрясение, — помню, да.
— А теперь, дружище, — продолжал Ураган, — повсюду настроили городов. Пока ты почивало, их без устали возводили над твоей головою. Четыре ветра, сыны мои, задыхаются от городского чада, и долинах не сыщешь цветов; со времени нашей с тобой последней отлучки прекрасные леса полегли под топором дровосека.
