.
Попав в Испанию весной 1937 г., Дос Пассос начал раскапывать правду о судьбе своего друга. Он отверг теорию о том, что Роблес был фашистским шпионом, как «выдумку романтиков из стана американских коммунистов». Это был выпад в адрес Хемингуэя и его коммунистических друзей. С точки зрения Дос Пассоса, Роблеса «расстреляли потому, что, на взгляд русских спецслужб, он знал слишком много о взаимосвязях испанского военного министерства с Кремлем и при этом не был политически надежным»>{40}. Эту историю стоило рассказать американцам, поскольку она давала «представление о кровавом клубке, закрученном» в Испании, и служила противовесом «восторженным возгласам с нашей стороны», помогавшим «освободить головы… от… привычки считать черное абсолютно черным, а белое абсолютно белым»>{41}.
Таким образом, в период между 1937 и 1940 гг. пути Дос Пассоса и Хемингуэя начали расходиться. Хемингуэя очаровали бойцы и представители культуры, стоявшие на стороне коммунистов, и он все больше посвящал себя спасению Республики от фашизма. Как заметила Джози Хербст, Хемингуэй «простодушно принял существующие идейные представления», а Дос Пассос, более искушенный в политике, стал сомневаться в них>{42}.
Ивенс стремился не допустить, чтобы история с Роблесом вызвала негативную реакцию, особенно за пределами Испании. Он не хотел, чтобы Дос Пассос рассказывал о своем «друге-переводчике-фашисте», когда вернется домой>{43}. В письме Хемингуэю от 26 апреля 1937 г. Ивенс выражает надежду на то, «что Дос все же поймет, чем мужчина и товарищ должен заниматься в это трудное и серьезное военное время», т. е. будет думать об общем благе, а не о судьбе отдельно взятого человека. Очень скоро Хемингуэй подхватит эту тему>{44}. Не давая Хемингуэю прямых указаний относительно того, что следует делать, Ивенс завершает нить рассуждений наводящим вопросом: «Ты согласен?»
Хемингуэй был согласен. Его беспокоило, что Дос Пассос осложнит работу съемочной группы, — его вопросы могли «создать проблемы всем»>{45}. Хемингуэй взвалил на себя задачу сделать так, чтобы Дос Пассос не сорвал их работу после отъезда из Испании. Их конфликт перешел в решающую стадию 11 мая 1937 г. в Париже, когда Дос Пассос с женой собирались отправиться на поезде в Гавр, где они должны были пересесть на пароход, идущий через Атлантику>{46}.
Вокзал Сен-Лазар был одним из самых больших и старых в Париже. Элегантный фасад XIX в. делал вокзал похожим снаружи на музей — он не выглядел неуместным по соседству с Лувром, однако внутри полностью отвечал своему назначению и представлял собой ряд навесов из стали и стекла над платформами и железнодорожными путями. В полдень из-за туч выглянуло солнце, и его лучи осветили пассажиров на платформе, ожидавших поезд, который должен был отправиться в Гавр в 13:15. Дос Пассос и его жена Кэти, приехавшие на вокзал в последний момент, второпях грузили свои чемоданы. Буквально за минуту до того, как проводники объявили об отправлении поезда и закрыли двери, от толпы провожающих отделился Хемингуэй. Но приехал он вовсе не для того, чтобы попрощаться и пожелать счастливого пути. Его взгляд был хмурым и не предвещал ничего хорошего. Хемингуэй хотел получить ответы на важные вопросы. Немедленно. Что именно Дос Пассос намерен рассказать о Роблесе? Или, если уж на то пошло, о войне в целом? Всегда вдумчивый и уравновешенный, Дос Пассос ответил, что собирается рассказать свою историю американской публике: какой смысл воевать за гражданские свободы, если вы попутно попираете их? Хемингуэй парировал: «Гражданские свободы — чушь. Ты с нами или против нас?» Дос Пассос пожал плечами, как преподаватель, объясняющий свою позицию классу: он пишет то, что должен писать. Приблизив сжатый кулак к лицу Дос Пассоса, Хемингуэй сказал: «Сделаешь это, и тебе конец. Критики в Нью-Йорке распнут тебя»
