Не помню, чем дело кончилось — увез Луцкий девушку во Львов или нет. Финал нашей с ним общей службы проходил в хаосе расформирования полка, и эта ситуация как-то выпала из поля моего зрения.
А девушка была трогательная. Стась как-то привел меня к ней в гости в Алзамае. Семья жила в просторном, вполне по-городскому обставленном бревенчатом доме. И Лидия первым делом продемонстрировала мне свой аттестат. Почти все пятерки, совсем немного четверок. Ей надо было показать другу своего жениха, что она не какая-нибудь провинциальная темная девица...
Очень хотелось бы верить, что все у них сладилось.
И почему я, будучи в семидесятых годах во Львове, не попытался отыскать Стася? Черт меня, дурака, знает. Позже я приведу стихи, которые он мне написал перед демобилизацией...
В любом случае присутствие девушек в нашей самодеятельности очень оживило обстановку.
Мы с Мурзинцевым составили композицию — песни, стихи. Я читал фрагменты из «Думы про Опанаса» Багрицкого, благо помнил ее наизусть.
Был при этом один забавный эпизод. После репетиции майор подошел ко мне и очень деликатно и несколько смущенно сказал: «Знаешь, вот там, где бандиты все говорят: „Убьем Когана! Убьем Когана!" — это, пожалуй, не стоит...» Ну, я не стал спорить, тем более что таких строк вообще не было.
Мы развлекали нашей композицией не только свой и соседний батальоны, но ездили в другие части, расположенные вдоль Транссибирской магистрали. Репетировали мы, разумеется, после рабочего дня и в выходные.
Что касается девушек, то была у меня забавная и невеселая история. Еще в нашем степном городке ходили слухи, что в Алзамае нас ждет встреча с удивительной красавицей, весьма популярной среди офицеров, племянницей комполка Мариной, заведующей вещевым складом.
Слух оправдался — Марина действительно была очень красива: темноволосая и светлоглазая, с удивительно нежным цветом лица. Ходила она в телогрейке, что ее не портило. Хотя, как выяснилось, она предпочитала другой наряд. В самодеятельности она не участвовала, и, встречаясь иногда в расположении батальона, мы даже не здоровались. В апреле меня наконец отпустили в отпуск. Каким-то образом она об этом узнала. Накануне моего отъезда подошла ко мне и робко спросила — не могу ли я привезти ей из Ленинграда свежий журнал мод? Я удивился, но пообещал. Казалось бы, сюжет был исчерпан. Но Марина стала рассказывать о себе, жаловаться на грубость окружающей жизни. Мы стояли у входа в штаб батальона, и проходящие мимо солдаты многозначительно ухмылялись. Про Марину ходило много разговоров, и я знал, что у нее роман с двухметровым разбитным старшиной. Зачем ей понадобилось налаживать со мной какие-то отношения, было мне непонятно.
