«Милость беспредельна, и я точно знаю, что, когда поезд остановится, за его желтой дверью меня будет ждать белый слон, на котором я продолжу свое вечное возвращение к Неименуемому».
— Понятно, — сказал Антон. — Интересно, конечно. Только читать этого я не буду, спасибо.
— Тебе не понравилось?
— Я бы не сказал, что мне это понравилось или не понравилось, — ответил Антон. — Просто это не имеет отношения ко мне лично.
— Почему? А то, что ты рисуешь, — сказал Андрей и кивнул на расписанные банки, — это разве не то же самое на другом языке? Остановите вагон и так далее? Или ты это не всерьез? Неискренне?
— Что значит «не всерьез, неискренне», — сказал Антон. — Детские какие-то у тебя понятия. Есть жизнь, и есть там искусство, творчество. Соц-арт там, концептуализм там. Модерн там, постмодерн там. Я их уже давно с жизнью не путаю. У меня жена, ребенок скоро будет — вот это, Андрюша, всерьез. А рисовать там можно что угодно — есть всякие там культурные игры и так далее. Так что вагоны я только на пивных банках останавливаю, опять-таки потому, что о ребенке думаю, который вот в этом настоящем вагоне будет дальше ехать. Понимаешь?
Он слегка топнул в пол и показал рукой на стену.
— Антон, — сказал Андрей, — ты ничего сейчас не слышишь?
Антон замер и прислушался.
— Нет, — сказал он, — ничего. А что я должен слышать?
— Так. Показалось.
— Пора идти, — сказала Ольга, отдергивая висящее в дверном проеме одеяло, — опоздаем.
— А на что вы идете? — спросил Андрей.
— «Бронепоезд 116–511», — ответила Ольга. — Не пугайся, там авангардное прочтение.
— Чье прочтение? — спросил Андрей.
— «Театр на верхней полке», — сказала Ольга. — У них там все коллективно и анонимно, так что, чье там прочтение, никто там не знает. По секрету могу сказать, что декорации там рисовал Антон. Хочешь с нами? Там пройти можно.
— Нет, — сказал Андрей, — я еще к Хану зайду. Давно у него не был.
— Как он там, кстати, поживает? — спросил Антон. — Нашел себя?
— Да, — сказал Андрей, — и еще много другого. Ну пока.
— Пока. Привет там всем передавай.
На двери в купе Хана висел непонятно откуда взявшийся календарь с котятами, который закрывал знакомую царапину. Несколько секунд Андрей не мог понять, в чем дело, потом огляделся по сторонам, убедился, что не ошибся дверью, и постучал. Никто не ответил.
Андрей открыл дверь. В купе был неправдоподобный беспорядок — такой, какой возникает только при похоронах, родах и переездах. На диване Хана сидела пожилая полная женщина со следами былого безобразия на отечном лице — возраст уже благополучно эвакуировал ее из зоны действия эстетических характеристик. На полу перед ней стояло несколько чемоданов и накрытая платком корзина, источавшая густой запах колбасы. С верхней полки торчала крошечная детская ножка, обтянутая белым носком, которая чуть качалась в такт вагону.
