— У меня есть прошлогодняя фотография дочери, — сказала Ольга. — Но только вряд ли вы ее теперь узнаете, Лена сильно изменила свою внешность. Фотография Лены, после того как она покрасила волосы, у меня тоже есть, но она на телефоне. Я могу передать вам снимок…
Я попросила Карбышеву дать мне и бумажную фотографию, и женщина ненадолго вышла из комнаты дочери. Вскоре она вернулась и протянула мне снимок.
Я посмотрела на девушку, улыбающуюся с фотографии.
Миловидная, стройная блондинка пятнадцати лет, с серыми глазами и красивой улыбкой. Длинные волосы забраны в конский хвост, лоб открыт, глаза веселые и задорные. Одета Лена была на фотографии в бледно-розовую водолазку с черным контуром кошки, на шее девушки сверкала золотая цепочка.
Милый, добрый ребенок — единственное, что можно было сказать, глядя на эту молоденькую девушку.
Наверное, она часто улыбается, точнее, улыбалась, потому как фото с телефона, прямо сказать, поразило меня.
Если б я не знала, что на Ольгином мобильнике — та же девушка, что и на фотографии, то подумала бы, что это совершенно разные люди.
На маленьком экране мобильного телефона девушке было на вид лет двадцать, а то и больше. Волосы, иссиня-черного цвета, были выпрямлены и обрамляли лицо, точно траурная рамка. Кожа казалась неестественно бледной, глаза обведены черным карандашом, из-за чего лицо чем-то напоминало череп, в брови поблескивала круглая сережка. На шее девушки уже сверкала не золотая тоненькая цепочка, а массивный металлический кулон, изображающий крест с закругленными концами. Одета барышня была в черную толстовку — я разглядела идущий по верху кельтский узор со сложными переплетениями.
Я положила рядом с телефоном бумажную фотографию и принялась внимательно сравнивать этих двух, с виду таких непохожих, людей.
— Да, сразу Лену и не узнаешь, — признала я, изучив оба снимка. — Что и говорить, без жуткого макияжа и с естественным цветом волос ваша дочь куда симпатичнее…
— Полностью с вами согласна, — заявила Ольга. — Когда Лена пришла с черными волосами, я даже не узнала ее. Она выглядит сейчас просто ужасно! Не знаю, что молодежь находит в подобном уродстве, но иначе это не назовешь! А уж про серьгу в брови я вообще молчу, из-за этого пирсинга у нас с дочерью жуткий скандал был.
— Надо думать, — согласилась я. — Как понимаю, Лена вас не послушалась и продолжает ходить в столь… гм… экстравагантном виде?
— Хуже, — опустила голову Ольга. — Лена собирается сделать себе еще и татуировку. Я все перепробовала, чтобы отговорить ее, она ненароком проговорилась, когда я пыталась заставить ее вытащить из брови серьгу… Заявила, что уже записалась на сеанс и деньги заплатила. Я ей говорила, что в таком виде ее не только в школу не пустят, но и на работу не примут. А Лена только зло рассмеялась, сказала, что вообще лицей этот бросит, вроде там учатся сплошные недоразвитые, как она выразилась. Я и до этого знала, что у дочери нет подруг и друзей среди одноклассников, но оказалось, что Лена всех попросту ненавидит. Уж и не знаю, откуда в ней столько злости, столько холодной ярости… Я даже думала, что кто-то навел порчу на мою дочь, хотя ни во что такое не верю. Но сами понимаете, что еще можно предположить, когда человек меняется столь быстро и так ужасно…
