.
Возможно, самым документально известным из этих рабочих миссионеров был Никанор Трофимович Орехов, крестьянин деревни Ладьино Тверской губернии, который работал в С.-Петербурге в Балтийских доках до декабря 1883 г. и вернулся домой пашковцем. После короткого пребывания в своей деревне Орехов снова уехал в С.-Петербург, вернувшись домой в декабре 1884 г. еще более укрепившимся в вере, которой он начал делиться с соседями. Несколько человек из его деревни тоже приняли учение Пашкова, когда были в С.-Петербурге[231]. Благодаря свидетельству этих семерых, семнадцать православных прихожан стали пашковцами, привлекшими внимание местных властей. Обвинив Орехова в переманивании людей из православной церкви, они запретили ему покидать деревню, пока дело не будет рассмотрено в суде. В 1887 г. он все еще ожидал суда[232]. Подобные обвинения были выдвинуты против многочисленных пашковцев – крестьян и других сектантов во время усилившихся гонений.
Однако все эти запреты и гонения мало что могли сделать против распространения пашковского учения. «Птенцы сектантства, – было сказано уже в 1880 г., – из своего гнезда, свитого среди аристократии, вылетели и “в народ”, чтобы распространять и среди него свою ересь»[233]. В 1886 г. Новгородский суд приговорил двух людей к тюремному заключению за проповедь «пашковской ереси»[234]. К третьему православному миссионерскому съезду в Казани в 1897 г., собранию православного духовенства, борющегося с сектантством, было объявлено, что пашковщина распространилась в целом ряду губерний: Москва, Нижний Новгород, Тамбов, Тверь, Тула, Таврия и другие[235]. В начале 1890-х гг. были возбуждены официальные процессы против пашковцев в Тверской, Новгородской, Ярославской, Московской и Орловской губерниях[236]. Профессор Дилон сообщал, что движение также распространилось в Польше, Литве, на персидских границах и в Сибири, «везде производя чудеса»[237]. Есть сведения об одном православном священнике, который жаловался в Петербурге, что, хотя он проводил служения в церкви как обычно, посещаемость сократилась до нуля. И когда по его жалобе официальное лицо из Петербурга прибыло для расследования, священник сказал ему, что община, «наверное, проводит собрание в избе одного из крестьян»[238].
