— Лихие путешественники!
— А пес-то пес!.. Молодцы, молодцы… Айда шамать!
Гришка, придерживая Верного, спросил:
— А собаке?
— И собаке найдется!
— Да где же вас так разрисовали? Ложись, Мишка, носом кверху, кровь-то и уймется!
Гришка почесал шишку на лбу и пробасил:
— Мы, братва, на помпе воду выкачивали!
Дружеские шлепки по мокрым спинам были для ребят самой лучшей наградой. Взрослые посторонились, уступая место.
Отлежавшись, Мишка поднес было ложку ко рту, но, увидев на ней маленький волосок, сорвался со скамейки и, зажимая рот рукой, помчался вон из кубрика.
Не успел Гришка проглотить жирный кусок мяса, как почувствовал тошноту и, мыча от стыда, бросился за приятелем. Вдогонку понесся громкий хохот, но в нем не было теперь ни злобы ни раздражения.
— Кок, команду твою укачало! Как теперь без помощников обойдемся? Палец в рот, хлопцы, суйте, — полегчает!
Отдав неизбежную дань океану, обессиленные ребята еле добрались до чужой койки и забылись в тяжелом сне.
О ТОМ, КАК КОК НЕ ЛЮБИЛ ЩЕКОТКИ
Мишка открыл глаза, и первое, что он увидел, были веселые, пробивающиеся в открытые иллюминаторы солнечные лучи. Машина стучала уверенно и ровно, без перебоев, все стояло на месте, не тарахтело, не качалось и не падало, как вчера.
От бурной ночи не осталось никаких следов. Кубрик был чисто вымыт, команда переоделась в майское, то и дело раскатывался веселый смех. Ребята выбежали на палубу и зажмурили глаза.
Солнце играло всеми цветами радуги на бирюзовой глади моря. Белоснежные крылья чаек чертили зигзаги в искрометном небе, и до самого горизонта растянулась голубая бархатная благодать. Палуба ярко блестела, сверкали начищенные медные части приборов, и за кормой пенилась вода, оставляя далекую, ровную забортную струю.
Ребята заглянули в открытую дверь. С радиотрубками на ушах, спиной к ним сидел Котенко. Рука его с карандашом быстро бегала по бумаге, записывая какие-то непонятные знаки.
В рубке было душно и жарко от нервно вспыхивающих угольных лампочек. Что-то тикало, что-то попискивало жалобно и надоедливо.
Гришка кашлянул. Котенко обернулся — приложил палец к губам и указал кивком на два низких табурета. Ребята уселись. Котенко продолжал писать. Брови его надвинулись на переносицу, глаза сузились, напряглись мускулы щек. Стукание аппарата прекратилось.
Котенко снял трубки, вытер рукавом голландки[23] потное лицо.
— Ну, вот и поговорили с Москвой. Хотите, хлопцы, слушать, как Европа веселится? Настроить Францию? Вот, Гриша, слушай концерт.
