Послышался сочувствующий голос:
— Нехорошо, товарищи, что про пионерию забыли… Им ведь втрое страшней и хуже!
— Кто ж это забыл? Чего ты бормочешь, старая свекла? Только каждому ведь теперь до себя, — ишь какая погода! Спите, спите, ребята, не на вахту вам!
— А ты спроси, сыты ли хоть хлопцы! Эй, годки! Шамали аль нет?
Тихим голосом ребята отозвались:
— Шамали… Спасибо!
— Спасибой сыт не будешь… Мутит, что ль?
— Тошнит!
— Ничего, ничего, крепитесь, хлопцы! Приедете в Москву, порасскажете, как мы с вами здесь штормовали!
В кубрик ввалился продрогший и мокрый до костей строевой. Зажимая окровавленный палец, он прохрипел:
— Баркас сорвало, братва, двадцатичетырехвесельный! Как щепку! Чуть Петелькина не смыло за борт.
В углу кто-то вздохнул. Кок добродушно заворчал:
— Пожалуйста, этот Петелькин, кашичка пшенная, вечно зевает! А ты к доктору катись, дурачок, — гангренов огонь будет, — смотри, как кровища хлещет!
И кок, засопев, растянулся на койке, рядом с ребятами.
— А вы не слушайте, спите, хлопцы! — пробурчал дядя Остап и, широко раскинув руки, громко захрапел.
К утру с вахты сменился Чалый. Раскачиваясь, он подошел к своей койке и увидел на ней тесно прижавшихся друг к другу черную и рыжую мохнатые головы. Оглянувшись, словно готовясь совершить какое-то преступление, Чалый погладил шершавой от тяжелой работы у топок рукой спавших ребят и еле слышно прошептал:
— Как-то Колька мой теперь… Может, тоже на чужой подстилке спит!
Ребята вскочили от треска ревуна; когда его пускают в ход, спокойно спать могут только мертвые. Воздух в кубрике был тяжел, насыщен испарениями и тревогой. Крейсер метался, как пойманный зверь. Все плясало, звенело, опрокидывалось.
В люк просунулась посиневшая от натуги физиономия вахтенного. Глаза его молча говорили о несчастье. Яростно свистя в боцманскую дудку, он заорал:
— Все наверх! Вода в носовом трюме.
И исчез так же быстро, как появился.
Через секунду все, кто устал, все, кто не могли двинуть ни рукой ни ногой, вдруг нашли силу и стремительно выскочили из кубрика в ревущую и стонущую ночь.
Ребята сидели молча, но когда ветер злобно рванул дверь люка и ворвался в кубрик, Гришка решительно встал.
— Идем, товарищ Озерин, нечего зря сидеть!
Друзья побежали вместе с краснофлотцами.
Волна подняла нос крейсера, поставила его на дыбы и залила корму. Другая, еще свирепей, накрыла опустевший бак, разбилась о него и с ревом обрушилась на людей.
