— Ты куда?
И тут я чистосердечно, но тоже тихо, признался ему во всем.
— Подумаешь, беда какая, — махнул он рукой, шепнул что-то гардеробщице, и та не стала настаивать, чтобы я раздевался. Но, вообще говоря, было все же не то. Все сидели чинно в рубашках, Иван Михайлович в своем пиджаке, а я в пальто. Серега толкнул меня локтем:
— Что ты, сдурел?
— Не больше, чем ты, — огрызнулся я.
До сих пор я благодарен Ивану Михайловичу за то, что он не дал мне уйти. Такого обеда, мне кажется, не было ни до этого, ни после. Прежде всего, мы наелись густого картофельного супа. Потом подали по полной миске бигуса и, наконец, по стакану киселя. Правда, не было хлеба, но и без хлеба мы наелись до отвала.
А знаете, кто был официанткой? Лена Киселева. Я сначала не узнал ее, такую красивую, в белом фартуке. А она кивнула мне и улыбнулась.
Я уплетал за обе щеки, пока меня, как молния, не поразила одна мысль, вернее, опасение. Как сможет расплатиться Иван Михайлович за всех нас? А вдруг у него не хватит денег? Ведь наели мы не на один рубль. Только супа, считая «добавки», съели порций двадцать, не меньше.
И вот наступил самый опасный момент: Иван Михайлович поманил рукой, подзывая Лену:
— Подсчитайте!
Она положила на стол маленькие счетики, погоняла на них костяшки и назвала огромную сумму. Я думал, Иван Михайлович скажет, что принесет деньги завтра. Но он нисколько не растерялся — выложил на стол несколько бумажек и весело подмигнул нам: «Ничего, мы, мол, не пропадем». Впрочем, я еще в милиции стал догадываться, что Иван Михайлович не из тех, что пропадают.
После столовой мы гурьбой вышли на улицу и не знали, что делать. Продолжать игру в «чику» было теперь стыдно. К тому же мне лично очень захотелось спать. Но и тут Иван Михайлович сумел понять нас. Он решительно объявил:
— Ну а теперь по домам…
И мы разошлись и, кажется, даже забыли сказать ему «спасибо». Нет, не кажется, а действительно забыли…
С Иваном Михайловичем мы шли домой вместе.
— Ты кем же собираешься стать? — спросил он меня.
— Не знаю еще…
— Пора знать.
И он повторил, должно быть, думая о чем-то другом:
— Пора знать…
Я хотел сказать, что я еще маленький, что времени у меня впереди хоть отбавляй, и я не раз успею решить, кем стать, но вовремя сообразил, что для Ивана Михайловича маленьких людей не существует. И промолчал.
— Ты зайди ко мне, — вдруг оживленно заговорил он. — Дело есть.
А дело было вот в чем: он показал мне черного пушистого щенка и заглянул в глаза:
