- Ах, как я тебя ненавижу! - говорила ей мать.
- Нет, любис, - отзывалась девочка.
- И нос какой-то длинный! Ф-фу!.. Найди где-нибудь пилу, я тебе его подпилю... До чего же я тебя ненавижу!
- Ну-у? - недоверчиво тянула черноглазая девочка. - Любис?
- Ах, если б у меня был мальчик!
- Вам, значит, больше нравятся мальчики? - спрашивал, чтобы не сидеть молча, Ливенцев.
- Ну, конечно! Мальчика всегда можно хорошо одеть, а вы посмотрите на девчонок, как они все паршиво одеты!
- В таком случае вам и женщины не нравятся?
- Ну, конечно! Я так жалею, что я - женщина!
- Пожалуй, будь вы мужчина, из вас вышел бы недурной подпоручик, сказал Ливенцев.
- О-о! Еще бы!.. И я бы так командовала всеми: "Эй, вы там! Смирно, вы там, у меня!.."
- Гм... Так никто не командует.
- Мало ли что - никто! А я бы стала так.
- Да таких и команд нет.
- Мало ли что!.. Ну, Галочка, - что же ты сидишь и все молчишь? Ты бы что-нибудь говорила! Ты думаешь, не скучно с тобой так вот сидеть?
- Очень скучно! - искренне согласился Ливенцев.
- Вот! Вот видишь, что говорят мужчины... Скучно с тобой очень!.. Ну, пойди хоть с Ленькой погулять по дорожкам.
Галочка, все так же улыбаясь виновато-смущенно, безмолвно поднялась, вздохнула и пошла к девочке, а Анастасия Георгиевна, подождав немного, когда они завернут за угол дорожки, очень общительно схватила вдруг за локоть Ливенцева, приблизила к нему узкое, несколько долгоносое лицо и заговорила придушенно:
- Ах, он мне опротивел очень! Ведь он меня за триста рублей купил... Положил на мое имя месячное жалованье в кассу и книжку мне принес.
Ливенцев догадался, конечно, что она говорит о Пернатом, но ничего не нашелся сказать ей, а она продолжала:
- Ну, я ему зато такие вот наставляю! - и раздвинула, как могла шире, указательный и средний пальцы на правой руке.
Не зная, как отнестись к такой неожиданной откровенности, Ливенцев сказал: "Гм..." и, поглядев прямо перед собою, удивленно увидел между безлистых хотя, но очень густо сплетенных веток плакучего ясеня подполковника Пернатого: он приставил руку к левому уху, и очень пристально глядели на них обоих его побелевшие от усилий глаза.
- Оказалось, ваш муж на вас смотрит, - тихо сказал ей Ливенцев.
- Ну-у?! Где? Что вы такое говорите!
Однако она тут же отшатнулась от него и стала смотреть по сторонам.
Увидев, что он открыт, Пернатый вышел как ни в чем не бывало и, улыбаясь неверно, заговорил, как всегда декламируя с чувством:
