1. А если в телесных ощущениях, хотя воздействуют на органы чувств качества, извне представившиеся, и бодрости действующей души предшествует телесное претерпевание, которое привлекает к себе деятельность ума и пробуждает образы, до этого покоившиеся внутри, — если, повторяю, в телесных ощущениях душа не получает отпечатка от претерпевания, но своей собственной силой оценивает претерпевание, подчиненное телу, сколь более те вещи, что свободны от всяких воздействий тела, в своем видении не следуют за внешними предметами, но дают волю деятельности своего ума! 2. На этом основании разные способы познания достались различным и несхожим сущностям. 3. Чувство, отрешенное от всех прочих способов познания, досталось неподвижным животным, каковы морские раковины и прочие, что питаются, прилепившись к камням; воображение — движущимся животным, которым, как представляется, уже присуще некоторое стремление избегать одного и стремиться к другому; 4. рассудок же свойствен только человеческому роду, как разумение — лишь Божеству: посему этот вид познания выше прочих, ибо по своей природе постигает не только собственный предмет, но и предметы, свойственные прочим видам.
5. Что, если бы чувство и воображение воспротивились рассудку, говоря, что не существует то общее, которое рассудок, по его мнению, постигает? 6. Ведь чувствуемое и воображаемое не может быть всеобщим; следственно, либо истинно суждение рассудка и тогда нет ничего, постигаемого чувством, либо, поскольку известно, что предметы чувства и воображения многочисленны, бессодержательно то, что постигается рассудком, ибо он рассматривает вещи чувственные и особенные как нечто всеобщее. 7. Если бы рассудок возражал на это, что он рассматривает под видом всеобщности как предмет чувства, так и предмет воображения, между тем как упомянутые способности не могут притязать на познание всеобщего, поскольку знание, им доступное, не может выйти за пределы телесных обличий, но в познании вещей надлежит скорее доверять более прочному и совершенному суждению: в такого рода тяжбе мы, наделенные способностью как рассуждения, так воображения и, наконец, чувственного восприятия, разве не одобрили бы скорее доводы рассудка? 8. Подобно этому и человеческий рассудок думает, что божественное разумение не может созерцать будущие вещи иначе, нежели он сам их познает. 9. Ты ведь рассуждаешь так: если какие-то вещи, по-видимому, лишены определенного и необходимого осуществления, нельзя определенно предузнать, что они произойдут. 10. Следственно, в отношении этих вещей нет предзнания; если допустить, что оно в них есть, не будет ничего, что не происходило бы по необходимости. 11. Итак, если бы мы сверх рассудка, которому причастны, могли бы располагать суждением божественного ума, то сочли бы справедливейшим делом подчинить человеческий рассудок божественному уму, как ныне утверждаем, что воображение и чувство должны уступать рассудку. 12. Итак, поднимемся же, если то в наших силах, к вершине высшего разумения: ибо там рассудок увидит то, чего в себе самом узреть не может, а именно, каким образом предведение несомненно и определенно зрит даже вещи, не имеющие несомненного осуществления, и что оно не есть мнение, но скорее простота высшего знания, никакими пределами не замкнутая.
