Утешение философией | страница 40




словно сферы объем, со всех сторон округленный{140},

она вращает подвижный шар сущего, сама сохраняя неподвижность. 38. А если мы обсуждали вопросы, не извне взятые, но находящиеся внутри обсуждаемого предмета, тут нечему дивиться, если ты усвоил Платоном утвержденную мысль, что речи должны быть сродны вещам, о которых говорится{141}.

XII

Счастлив тот, кто умел узреть{142}
Блага кладезь сияющий{143},
Счастлив тот, кто умел сорвать
Цепь, которой тягчит земля.
5 Над кончиной жены своей
Встарь фракийский стенал певец{144},
Прежде песнию скорбною
Заставлявший бежать леса,
Замирать реки быстрые.
10 Шла бок о бок бестрепетно
Лань со львами свирепыми,
Заяц не устрашался зреть
Пса, от песен утихшего.
Но когда тяжким пламенем
15 Глубь зажглася сердечная
И лады, все смирявшие,
Не могли умирить певца,
Он, жестокость небес кляня,
В преисподний пришел чертог.
20 На струнах сладкозвучных он
Там умильную начал песнь.
Все, что в кладезях матери
Почерпал он божественной{145},
Что могущая скорбь дала
25 И любовь, что сугубит скорбь,
В плач вложив, взволновав Тенар,
Сладкой просит мольбою он
Милосердья царя теней.
Застывает трехглавый страж,
30 Песнью чудной захваченный,
И злодеев страшившие
Преступлений отместницы{146},
Опечалясь, струят слезу;
Иксионову голову
35 Не вращает колесный бег;
Томен жаждою вечною,
Забывает волну Тантал;
Коршун, песнью насытившись,
Уж не рвет печень Тития.
40 Наконец судия теней,
Сжалясь, молвит: «Побеждены!
Отдаем ему в спутницы
Деву, песнию купленну,
Но условьем сей связан дар:
45 Не покинувши Тартара,
Взор не смей обратить назад».
Кто влюбленным законы даст?
Нет, любовь — для себя закон.
Близ границ темноты, увы!
50 Евридику свою Орфей
Увидал, потерял, погиб.
Вас касается баснь сия,
Вас, которы на вышний свет
Ум пытаетесь вывести:
55 Кто в расселину Тартара,
Побежденный, направит взор,
Все добро, что влечет с собой,
Потеряет, увидев ад.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

I



1. Когда Философия пропела это нежно и сладостно, храня важность в обличии и выражении, я, еще не вполне забывший проникшую в меня скорбь, прервал ее сосредоточенность, тогда как она готова была молвить еще: — 2. О предтеча истинного света! все, доныне излитое твоей речью, представляется мне, будучи прилежно рассматриваемо, божественным, а по силе твоих доводов — неодолимым; и сказанное тобою, хотя из-за скорби от претерпенных обид недавно было у меня в забвении, однако не вовсе было мне доселе неведомо. 3. Но в том состоит важнейшая моего уныния причина, что, несмотря на существование благого правителя вещей, зло может быть вообще и даже избегать наказания; ты, конечно, видишь, сколь одно это удивления достойно. 4. Но к сему прибавляется кое-что хуже: когда цветет и владычит порочность, доблесть не только наград не обретает, но даже лежит, попираема ногами злодеев, и терпит кару, подобающую преступлению. 5. Что совершается это в царстве знающего все, могущего все, но лишь блага желающего Бога, никто ни надивиться тому, ни пожаловаться на то довольно не может. — 6. На это она: — Было бы бесконечного изумления достойно и ужасней всех чудовищ, если бы, как ты полагаешь, в доме, отменно устроенном