— Отомстил изощренно, как подобает писателю! — продолжал Семенихин. Ага, сейчас я узнаю про угрозы, хотя странно, почему Максим так запросто рассказывает об этом совершенно постороннему человеку? Хотя если он просто запугивает Курагина, то никакого преступления нет, наверно, Семенихин уверен, что за угрозы не сажают.
— Вот, взгляните, — ухмыльнулся Максим, кивая на ноутбук. — Сейчас, минутку.
Он щелкнул мышкой, открывая текстовый документ. Интересно, что я там увижу? Записки с угрозами? Слишком просто и банально, хотя кто разберет этих писателей.
— Прошу, — он пригласил меня сесть за стол. Я уставилась на экран монитора и прочитала:
«Труд писателя».
«Всю свою сознательную жизнь, сколько себя помнил, он всегда знал, чем хотел заниматься в жизни. Даже в детстве, спроси его кто-нибудь, кем он будет, когда вырастет, ответ сразу приходил ему в голову, и он отвечал, нисколько не раздумывая. Это было ясно как день. Быть писателем — вот самая заветная мечта его жизни. Он решил, что обязательно добьется своей цели, чего бы это ему ни стоило. Ведь голова его была полна самых разных идей и историй, готовящихся прорваться наружу оглушительным потоком и превратиться в захватывающий, ни на что не похожий роман. Книги других писателей он читал постоянно, набираясь мастерства. Однако все рассказы и новеллы казались ему несовершенными — в них постоянно чего-то не хватало. Одних авторов он осуждал за бедность описаний, других — за чрезмерную вычурность повествования, третьих — за скудность сюжета. Нет, если бы он сочинял эти романы, они оказались бы в тысячу раз лучше. В этом уж он был уверен наверняка.
Каждое утро начиналось для него с чашки кофе и нескольких сигарет. Выпуская в воздух комнаты густой табачный дым, он вглядывался в его очертания, и в них угадывались новые закрученные сюжеты, замысловатые фабулы и повороты событий. Удовлетворив потребность в таком своеобразном завтраке, он надевал свою любимую черную рубашку и отутюженные, без малейшей складочки брюки — идеальная одежда блестящего сочинителя. Был бы в его гардеробе сюртук, он непременно бы облачался в него, но увы, такой детали одежды у него не имелось. Затем он брал серебряную пепельницу, пачку дорогих сигарет — специально припасенных для такого повода, — и садился за письменный стол. Проверял, насколько остро заточен каждый карандаш — их непременно должно было иметься несколько штук, чтобы не отвлекаться на заточку, когда очередной грифель затупится. В ящике стола — стопка чистых листов бумаги. Бумагу он всегда покупал нелинованную и дорогую, на которой приятно писать и вносить поправки.
