– Это не оправдание. Они могли хотя бы проследовать за ними и задержать этих уродов!
– Ну-ну, задержать! Простая ты… а ты знаешь, кто родители этих ребятушек? У меня, да и у тебя, появились бы такие проблемы… страшно подумать!
Элеонора нервно ходила по кабинету.
– Да успокойся ты! Что как тигрица мечешься? Не наше это дело, слышишь, не наше! Ты просила меня наблюдать и сообщать результаты, что я и делаю.
– Хорошо, убедил.
– Что дальше? Продолжать работу?
– Пока – да. Я скажу, когда хватит.
– Тогда, я побежал.
– Иди… иди отсюда, видеть тебя не могу! – не сдержалась Элеонора.
Оставшись в одиночестве, она упала в кресло и какое-то время смотрела в одну точку.
«Бедная девочка. Я не желала ее смерти. Как же так?» – думала женщина. Теперь для нее уже не имело значения, что еще совсем недавно ей не давала жить ревность… страшная ревность. На душе было мерзко… отвратительно мерзко. Гибель даже более серьезной соперницы не принесла бы Никольской ни удовлетворения, ни облегчения, а уж что говорить об этой девчонке. Вошедшая в кабинет секретарша вывела женщину из ступора.
– Элеонора Вячеславовна, звонил Вадим Александрович. Он задержится.
– Хорошо, – Элеонора поднялась и подошла к шкафу с одеждой. – Меня сегодня ни для кого нет, поняла?
– Да, – секретарша вышла.
Не задержалась и Никольская, ей хотелось сбежать от всех. Сев за руль, женщина долго решала куда уехать, чтобы никого не видеть и не слышать. Наконец, она решительно нажала на газ и выехала с парковки.
– Гадко! Мерзко! Отвратительно! Все мерзко! – вслух повторяла Элеонора, загоняя машину во двор своего дома.
Она не сразу вышла из нее и сидела, тупо уставившись в лобовое стекло, пока к ней не подошел Славик – ее завхоз, дворник и охранник этих загородных владений.
– Здравствуйте, Элеонора Вячеславовна, – сказал он, улыбаясь.
Никольская не ответила на его приветствие.
– Поставь машину в гараж, – произнесла она и, взяв сумочку с заднего сидения, пошла в дом.
Не обращая внимания на суету домработницы Елены Андреевны, которая, похоже, не ждала приезда хозяйки, Элеонора прошла мимо и поднялась на второй этаж. Она зашла в комнату сына и присела на краешек кровати. Сам Максим спал на ней редко, да и вообще в этом доме почти не жил. Не потому, что мать запретила ему, а потому, что его вполне устраивала купленная ею «двушка». Туда он мог приводить своих друзей, мог делать все, что хочет, не оглядываясь на материнский контроль. Мыслей о совместном проживании не было и у Никольской. Но, несмотря на это, комната, в которой она сейчас сидела, считалась комнатой сына.
