— Да за Россию обидно, — серьезно сказал Хлястич, — за всех нас обидно. Вообще — за всех, за нормальных. Помнишь, как в сказке «Как один мужик двух убогих генералов накормил», — вот за этого мужика русского и обидно. Я на днях Библию открыл, — тем же тоном продолжал Аферист, — занимательная книга, скажу вам, очень даже занимательная, — повторил. — Вот где антисемитизм, махровый, я вам скажу, антисемитизм, без всех этих антимоний. И увлекся я этой книгой, увлекся не по-детски.
— Начало впечатляет, — усмехнулся Игорек.
— Еще как, — закивал Аферист. — Начну с того, что все эти евреи, по-настоящему, несчастный народец.
— Да ну! — кто-то хмыкнул.
— Я серьезно, — Аферист поднялся, отошел в угол теплушки, где висела груша. — Жили себе и жили, — продолжал он, засунув руки в карманы плаща и все разглядывая эту самодельную, всю в заплатках, кожаную грушу. — Спокойно скот пасли, и тут на тебе — является Авраму Господь и заявляет: «Иди в землю Ханаанскую, где молоко и мед, и Я преумножу твое потомство; короче, попал ты, Аврам, теперь ты — Авраам, от тебя пойдет племя народа, Мною избранного, и будете вы жить, ничего не делая, только жестко следуйте моим заповедям». Авраам, делать нечего, повелся, и тут-то все и началось. — Он встал в стойку и легонько ткнул кулаком грушу.
— Ну ты, прям, Эдвард Радзинский!
— Нет, Шура Каретный! — Библия по понятиям, — веселились парни.
— А так и есть, — Аферист, уже с силой вложил кулаком в грушу; вернулся. — Всё по понятиям, без вариантов, — он взял белого слона, и вплотную поставил к, не ожидавшему такого поворота, Игорькову королю. — Тебе его, край, брать, — заметил он. — А возьмешь, через два хода мат… Сначала, Авраам водил за собою свою девяностолетнюю жену Саару, выдавая ее за сестру, все, кому не лень, имели ее; после открывалось, что она вовсе и не сестра, а жена. Их, тех, кто прелюбодействовал, естественно, Бог наказывал, они, само собой, к Аврааму: Чего же ты, подлец, подставляешь нас. Он: Парни, я не при делах, сам боялся… Короче, разводил их, лохов необрезанных, на скот и на землю, те, во искупление греха прелюбодеяния, все ему и отдавали.
— А Авраам этот, реальный парень! — веселились парни.
— Точно, ты — еврей, — Игорек, махнув в раздражении, положил короля на доску.
— Это еще что — это только начало, — Аферист увлеченно вновь расставил фигуры. — Содом и Гоморру опустим; всех детей, которые от Авраама наплодились — туда же, народец всё они были жестоковыйный.
