- Наша больная?.. Плохо наша больная!.. Камфару надо было! - поглядел на него исподлобья Максим Николаевич.
- Эх! Что же не передали с девочкой?
Шварцман прицокнул языком, сделал горькое бабье лицо и ударил себя по ляжке.
- Да Мочалов решил, что... "Уж все равно, - говорит, - безнадежна!"...
- Ка-ак так?
Шварцман даже остановился, видимо, думая, идти ему дальше или же не стоит, и медленно пошел к даче.
Опять у постели Мушки стали теперь уже четверо: двое своих, двое чужих, и из четырех одна - самая близкая, ближе не бывает на земле. Но больная глядела на всех одинаковым неразличающим взглядом.
- Маруся! - говорила Ольга Михайловна. - Ты слышишь?
- Маруся! - повторял Шварцман. - Ты меня узнаешь?
- Мушка!.. Что же это ты, Мушка? - горестно спрашивал Максим Николаевич и махал, отворачиваясь, рукой.
Слушали сердце. Искали пульс... Потом вышли на террасу.
Чтобы убедиться в том, что у ее девочки не холера, Ольга Михайловна подробно рассказывала, как она давала слабительные, и как они все не действовали, и только каломель... и то очень поздно, часов около двенадцати ночи.
И охотно соглашался теперь с нею Шварцман, что на холеру мало похоже, однако и на тиф тоже... и ни на что другое.
А Мочалов угрюмо, но веско повторял:
- Комбинация!
Опять ушла с террасы к Мушке Ольга Михайловна, а врачи совещались вполголоса, и, чтобы им не мешать, отошел было Максим Николаевич, но его позвали.
- Ну, что будем делать? - спросил Шварцман.
- Что полагается в таких случаях, то и надо было делать... Камфару! сказал Максим Николаевич.
- Кофеин, - добавил Мочалов.
- Физиологические вливания, - припомнил Шварцман.
И все это записал он на бумажке, предупредив, однако:
- Будет дорого стоить и... бесполезно...
- Все равно... Что же... для матери... Может, и сиделку можно?
Шварцман обещал прислать сиделку.
Шуре, которая дожидалась невдалеке, объяснили, что взять в аптеке, и, когда она тихо скрылась, поднялись оба и молча пошли.
Но, когда увидела в окно их уходящих Ольга Михайловна, уходящих, ничего не сказавши ей, матери, - она вдруг поняла страшный смысл этого молчаливого ухода.
- Господи!.. Куда же вы?.. Спасите мне девочку!.. Спасите!.. Спаси-и-ите!..
Она кинулась за ними, забежала спереди... Огромными умоляющими глазами глядела на обоих, к обоим протянув руки...
И Мочалов сказал:
- Сейчас нам некогда: у нас служба... А вот часиков в пять вечера, тогда пришлите...
- А может быть, и не нужно уж будет, - скорбно добавил Шварцман.
