И в ридикюле, шаря там дрожащими пальцами, она долго искала клочок с прописанной камфарой, но клочка этого не было... И на столе не было.
- Значит, Шварцман забыл прописать!.. Бегите за Шурой! Максим Николаич! Ради бога!.. Пусть она возьмет в аптеке!
- Пока дайте ей портвейну!.. Я сейчас! - бросился с террасы за Шурой Максим Николаевич; но Мочалов остановил:
- Раз есть вино, камфары не надо... Дайте ей портвейну: все равно.
Услышав уже "безнадежна", Максим Николаевич понял и это "все равно" и с режущей болью в сердце слушал, как из комнаты Мушки доносился голос Ольги Михайловны:
- Выпей, разожми зубки!.. Дорогая Марусечка, выпей!.. Ты узнаешь свою маму?.. Выпей - это вино!.. Дорогая моя доченька, выпей! Марусечка, выпей!..
Настойчиво мычала Женька, очень удивленная тем, что ее не выводят пастись и не доят, хотя сами уже встали, ходят и говорят. Широкогрудая, она ревела, как лев, все нетерпеливее и изумленнее, и Максим Николаевич схватил доенку и пошел к ней.
Было заведено так, чтобы каждый из них троих мог при случае выдоить Женьку, - мог и Максим Николаевич, однако доил он теперь ненужно долго. Перестало уж капать молоко из доек, а он все медлил выходить из коровника, где было прежнее, бездумное, простое, туда, где теперь новое, имеющее страшное имя: безнадежна.
И, сидя за доенкой, он слышал, как Ольга Михайловна подробно рассказывала Мочалову про Мушку, - как она пила ледяную воду из глубокого колодца и как потом купалась в море, недалеко от устья речки.
- По этой речке мало ли что плывет в море?.. Может быть, ныряла, хлебнула нечаянно воды с микробами...
А Мочалов отзывался равнодушно:
- Конечно, все может быть.
И, убрав, наконец, молоко, Максим Николаевич выгнал Женьку пастись, и, неизвестно почему, вдруг все, что он увидел со своей горки: и море внизу в блестках и переливах, и легкие лиловые горы, и приземистый дубнячок около, все показалось так ошеломляюще прекрасным, что тут же подумал он:
"Как же Мушка?.. Вот уже не видит ничего этого Мушка! И не увидит больше... Неужели же не увидит?.. Что же это такое? Зачем?.."
И разве можно было на это даже самому себе ответить: "Так себе... Незачем... Просто так... Без причины, без цели... Безо всякого смысла..."
11
И вновь Шварцман.
Он появился из-за горки в полосатой рубахе, забранной в серые брюки, грузно идя за семенившей Шурой, и Максим Николаевич встретил его.
- Ну что? - спросил, отдуваясь, Шварцман, кстати снимая каскетку и вытирая пот с лысого лба платком. - Как наша больная?
