Коржан пришел к такому выводу: Бандера мог отравиться цианистым калием, умышленно выбрав такой момент, чтобы его героический ореол только выиграл. Самоубийство в то время, когда в Мюнхене выступал советский хор, а служба безопасности ЗЧ ОУН предсказывала покушение, организованное из Кремля, почти гарантировало терновый венец жертвы КГБ. На улики в подтверждение такой версии гибели Бандеры («самой логичной», по словам ее автора) указал Иван Кашуба, знакомый с драмой покойного не понаслышке.
Коржан так увлекся этой гипотезой, что, поставив на кон свою репутацию и даже карьеру разведчика, написал в докладе:
Если кто-либо докажет мне, что все произошло иначе, чем изложено мною выше, я никогда более не проявлю интереса ни к политической, ни к разведывательной деятельности. Тем не менее я уверен, что никто меня не опровергнет. Думаю, что германская комиссия, составленная из профессионалов, придет к тому же выводу, пусть и не все доступные мне сведения будут доступны им173.
Но как бы настойчиво Коржан ни убеждал шефов из ЦРУ в самоубийстве Бандеры, американцы были уверены: его спровадила на тот свет Лубянка. Более того, они, а также их коллеги из бывшей Организации Гелена, потеряли всякое доверие не только к умозаключениям Коржана, но и к нему самому. Немцы заявили, что его «доклад о смерти Бандеры выглядит продуманной попыткой запутать следы». Американцы нашли ряд причин «усомниться в надежности» своего агента и в 1961 году отказались от его услуг. Впрочем, на деле как таковом это отразилось мало. Расследование гибели Бандеры заглохло. Казалось, Богдан Сташинский пополнил еще одним пунктом список тех побед Советского Союза, что навсегда останутся тайными. В его профессии хранить секреты было так же важно, как добиваться результата174.
