Полиция намного больше внимания уделила поискам отравителя среди ближайшего окружения убитого. Верхушка Заграничных частей ОУН такие инсинуации решительно отвергла и старалась помешать Фуксу опрашивать членов организации. Убийцу-де явно прислали извне – так что сыщикам не стоит отвлекаться. Коржан имел в ОУН несопоставимо большее влияние, чем обермайстер мюнхенской Крипо, поэтому смог восстановить поминутно последние часы жизни Бандеры. И Фукс, и Коржан подозревали в тайной работе на Лубянку прежде всего Евгению Мак (Матвиейко), однако ни тот, ни другой не верили, что она лично подсыпала яд. Поскольку сведения о появлении двух странных типов в доме на Крайттмайрштрассе отбросили, трудно было вычислить, кого и как она навела на жертву.
Коржан не исключал возможности влияния на фрау Мак через ее мужа – Мирона Матвиейко, – однако не мог обнаружить каких-либо доказательств посещения Мюнхена эмиссаром Бандеры, прочно застрявшим на западе Украины. Таким образом, ни одна из гипотез о причастности Кремля к смерти вождя ОУН не выглядела убедительно. И уж тем более версия об устранении его по приказу Лебедя. Коржан знал мюнхенских лебедевцев как облупленных и утверждал, что способных выполнить такое задание просто не нашлось бы.
Итак, Коржан забраковал четыре версии, предпочитая им пятую – самоубийство. Именно ее придерживался Кашуба, сам пригласивший бывшего наставника в Мюнхен. Она выглядела основательнее прочих. Но о причинах, по которым Бандера наложил на себя руки, у Коржана сложилось другое мнение. Если Кашуба утверждал (искренне или нет), что покойного довела до отчаяния безответная любовь, то Коржан предположил, что виной всему была невыносимая атмосфера в доме.
Он утверждал, что пережитые Ярославой Бандерой невзгоды и постоянный страх слежки, по-видимому, лишили ее рассудка:
Не будь она супругой руководителя… она уже год назад попала бы в сумасшедший дом. Все друзья Бандеры знали, что́ с ней… Жена Бандеры намеренно порочила каждый его шаг. Она представляла его бесхарактерным, деспотом, садистом, лжецом, безнравственным и бесчестным… Бандере, почитавшему себя героем – возможно, с полным на то основанием, – и личностью, уважаемой членами своей организации, для которых он был «богом», приходилось терпеть клевету и нападки жены, видевшей в нем всего лишь человека, мужа и отца своих детей. Такого он не мог вытерпеть. Людям, знакомым с их положением, эти муки (которые он часто навлекал на себя сам) казались столь чудовищными, что любой заурядный человек давно бы уже покончил с собой.
