— Валерий Константинович? — строго спросил Распопов. — Вы что здесь делаете?
— Прогуливаю работу. По известным вам причинам.
— Вам следует немедленно явиться в прокуратуру для дачи показаний. Вы хоть понимаете, во что вляпались?
— Понимаю, — подтвердил Пампурин.
Он тоже еще не вполне оправился от неожиданной встречи и чувствовал себя не в своей тарелке. Меньше всего Пампурин ожидал столкнуться со своим начальником, да еще так буднично — во дворе, с глазу на глаз. Успокаивало, что машина осталась за зданием детского садика и была отсюда не видна. К тому же Распопов не походил на человека, способного применить силу.
— А вы пока не очень, Василий Петрович, — закончил мысль Пампурин.
— Что ты этим хочешь сказать? — нахмурился Распопов.
Раз он решил взять начальственный тон, то и Пампурину было незачем церемониться, «выкая» и обращаясь к прокурору по имени-отчеству.
— Этим я хочу сказать, что все гораздо сложнее, чем тебе кажется.
— Ты мне голову не морочь, не морочь! — прикрикнул Распопов. — Бери дочь и приходи. Дадите показания, потом разбираться будем.
— Не получится, — покачал головой Пампурин. — Меня и мою семь ищут бандиты.
— Какие бандиты?
— Насколько мне известно, группировка Каравана. Он приходится дядей Андрею Дышеву. Мать парня не пережила горя и свела счеты с жизнью. Караван хочет не правосудия, им движет чувство мести.
— Что ж, тогда вам тем более нужно как можно скорее сдаться в руки закона.
— Издеваешься? Думаешь, моя дочь долго проживет в КПЗ, когда ее крови жаждет главный бандит города?
Распопов помолчал, рассеянно поглядывая на Робби, который смирился с суровой необходимостью и выкладывал уже вторую кучку, подрагивая задранным обрубком хвоста.
— Кто тебе рассказал о Караване? — мрачно осведомился Распопов.
— Чакуров, — признался Пампурин.
— Нагадил и смылся, подлец.
Коккер-спаниель сел у хозяйских ног, давая понять, что лично он никуда смываться не собирается.
— Бандиты на него наехали, — сказал Пампурин. — Насколько я понял, этот Караван и мэр Сочин заодно. Они хотят расправиться с Наташей, а не отдать ее под суд. А ты, как главный прокурор, им потворствуешь.
От лица Распопова отхлынула кровь. Такого болезненного и внезапного удара по самолюбию он не ожидал. Правда подобно острому ножу вонзилась в его сердце и начала медленно проворачиваться там, вызывая почти непереносимые моральные страдания. Смысл жизни Распопова за пределами семьи состоял в том, чтобы доказывать свое превосходство — и окружающим, и себе самому. Больше всего ему хотелось выглядеть и быть значительным. Одной своей фразой Пампурин разрушил тот образ, который старательно и последовательно создавал Распопов долгие годы, пока сидел в своем высоком прокурорском кресле, возвышаясь над подчиненными.
