Во время Итальянской кампании, после битвы под Ровередо, голодный генерал Бонапарт обратился к одному из солдат с просьбой поделиться с ним едой. Тогда в армии во всем испытывали недостаток, и у солдата имелся только один сухарь. Он разломил его напополам. Через несколько лет, в 1805 году, император Бонапарт узнал на смотре того самого солдата, теперь уже сержанта 2-го полка стрелков Старой Гвардии.
— Это ты поделился со мной сухарем, когда мы умирали от голода?
— Так точно, сир! Вот только не было чем запить.
— Правда, помню… Сколько лет службы?
— Одиннадцать, сир! Восемь кампаний, девять ран…
— Ну хорошо, хорошо! Сейчас рассчитаемся. Ты поделился со мной, я поделюсь с тобой. Так, видишь, у меня тут два креста Легиона, один возьми себе… Маршал Бертье! Этот солдат сегодня обедает со мной! Проследи, чтобы нам хватило выпивки!
Критики Наполеона утверждают, что все это были игры на солдатскую публику. Естественно, господа, в этом никто никогда и не сомневался. Главное было в другом — как после подобного рода жестов солдаты могли бы после его не обожать? Так что трудно удивляться тому, что умирая в бою, из последних сил они кричали: "Да здравствует император!".
Обожавший играть в Гарун-аль-Рашида Наполеон переодевался в обычного офицера или гражданского и изучал настроения. В 1809 году, притворившись австрийцем, под Веной он зацепил какого-то рекрута, услышав же, что тот наполеоновский солдат, крикнул:
— Ага, еще одна из тех французских свиней! Отобрать у него оружие и повесить!… Что ты можешь сказать в свою защиту, несчастный?
Парень сплюнул ему под ноги и процедил:
— Отъ…сь! Если хочешь, можешь меня повесить. Да здравствует император!
Тут ему дали понять, кто перед ним стоит, и незамедлительно повысили в чине.
Массовый психоз? Естественно. Но быть творцом такого психоза — очень большое искусство!
Возвращаясь к ордену Почетного Легиона — чтобы все было ясно: Наполеон и сам относился к нему как к "побрякушке", которой солдатские сердца можно было обольщать эффективнее всего. На свете не осталось ни одного ордена, который не был бы проституированным, и орден Почетного Легиона исключением не был. Пример: однажды брат Наполеона, король Вестфалии, Иероним Бонапарт, который тем разгульнее развлекался в театрах и борделях, чем большим был дефицит его государства (в 1811 году — четырнадцать миллионов франков!), пожелал дать крест Почетного Легиона некоему Ле Камю. Заслуги этого Ле Камю трудно было переоценить — каждые три дня он доставлял королю все новых и новых девиц легкого поведения; в Касселе он подцепил фривольную горничную, которую ревнивая супруга Иеронима выгнала, он же доставил ко двору вроцлавскую актриску, которая понравилась его господину. За все это Иероним назначил его камергером и графом Фюрстенштайном, но счел, будто этого мало, потому попросил у братца еще и орден для Ле Камю. Император, прекрасно знавший, что Ле Камю является придворным сводником (об этом ему в специальном рапорте донес мсье Жоливе
