В каюте Лена заперлась на ключ. Утехин пришел, подергал дверь. Из замочной скважины зашипело с пьяной страстностью:
— Ну, чего ты? Открой!
Лена тоже приложила губы к скважине, прошептала:
— Дурак!
Некоторое время его новые ботинки недоумевающе поскрипывали подле двери. Потом удалились и снова заскрипели, в этот раз на палубе. Утехин, прильнув к соседнему окну, позвал с мольбой в голосе:
— Ленка!.. Ей-богу, хватит в прятушки играть. Открой, тебе говорят! Леночка…
Чей-то мужской голос тихо, но угрожающе загудел в ответ:
— Этого еще не хватало! Что вам надо?
Некоторое время Утехин молча размышлял, не понимая, в чем дело. Потом забормотал:
— Вот так раз… Нашла, значит, себе… Успела!
Лена смеялась, зажав лицо подушкой.
* * *
Утром ее разбудила глухая, щемящая сердце, тишина. Пароход стоял. Где? Почему? Поспешно оделась. Вышла на палубу. Со всех сторон пароход плотно окутывал густой туман. Везде он одного цвета — серого. Только внизу проступало что-то зеленоватое, неясное, живое. Тревожно провыла сирена и смолкла. Где-то рядом стоял другой пароход. Четко послышался окрик:
— Архипенко! В машинное!
Пароход спал. Только на палубе прогуливался вчерашний лейтенант.
— Скоро двинемся? — обратилась к нему Лена.
— Видите, туман.
И спросил:
— А вы куда едете?
— Не знаю, — ответила Лена и вздохнула.
Лейтенант посмотрел на нее внимательно, но без удивления. Помедлил, ожидая, не скажет ли она еще что-нибудь. Она не сказала. Он повернулся на каблуках, снова зашагал.
Прошел час или полтора. Туман стоял все такой же густой, но теперь его освещало солнце, и от этого он весь сверху донизу, до самой смутно мерцавшей зеленоватой воды, напитан был густым, желтым светом. Казалось, сожми его — и польются золотые струи, как из сотов.
Сквозь туман проступило красное пятно — флаг соседнего парохода. Потом обозначился берег бледными, акварельными контурами сосен. И тут Лена заметила, что туман не стоит на месте, а течет, разделяясь на клочья. Течет вместе с водой.
Лицо уловило теплоту солнечных лучей. Пароход проснулся. Звонко и решительно загремела якорная цепь. Что-то дрогнуло вдоль корпуса парохода, — просыпаясь, он вздохнул подавленным, сдержанным вздохом. На палубе появились пассажиры. Морщась, сонно поглядывали, как по речной долине уползал вниз туман, словно исполинская, мохнатая гусеница.
Пароход тронулся. Вдоль палубы пролился, затрепетал живой, беспокойный ветерок. Все вокруг стало свежим и солнечным. Мир словно только что умылся холодной водой и крепко вытерся мохнатым полотенцем.
