– Ну эль СИДА. Проверяли или нет?
– Но компрендо, доктор.
– Ладно, подожди, я сейчас.
Через десять минут я вернулся в сопровождении Рэйчел Кац и «переводного телефона». Этот телефон с двумя трубками – чуть ли не единственное исправно работающее устройство в Линкольн-Хоспитал. По нему всегда можно вызвать штатного переводчика. Подключив аппарат к сети, Рэйчел вручила одну трубку пациенту, а другую взяла сама: «В общем так, папи, три дня назад вот этот доктор принимал участие в твоей операции. Во время операции у него произошел контакт с твоей кровью. Поэтому нам нужно проверить тебя на СПИД и гепатит С. Все, что от тебя требуется, – это подписать разрешение на анализ. Если анализ даст положительный результат, тебя поставят на учет и проинформируют о возможной терапии. Все понятно?»
На другом конце провода защебетали по-испански. Аноним растерянно поддакивал, смотрел то на меня, то на Рэйчел и переспрашивал, не понимая, чего от него хотят. Потом, наконец, понял и расписался детским почерком. «Эрик Ринальдо-Гитьеррес».
– Вот и все, – бодро сказала Рэйчел, когда мы вышли из палаты, – теперь тебе осталось только сходить к инфекционщикам, заполнить все бумажки на случай, если придется проходить профилактический курс. Потом возьмем у него кровь, сдадим на анализ, и можно будет жить спокойно.
– Слушай, а может, не надо всей этой возни? Вероятность-то в любом случае небольшая… Может, черт с ним?
– Ну я не знаю, тебе решать. Оформить инфекционный запрос – дело пяти минут. Я бы на твоем месте проверила, но я в таких делах известный параноик. А ты поступай, как считаешь нужным.
Страх перед возможностью узнать худшее – сильнее, чем страх неопределенности. Легче пребывать в неведении, чем заставить себя что-то сделать; лень – союзница малодушия. Словом, ни к каким «инфекционщикам» я так и не пошел, успокоив себя мыслью, что многие из местных хирургов, даже уколовшись кривой иглой, не делают из этого события.
Через две недели я столкнулся с Гитьерресом при выходе из метро. Было около семи утра, самое безлюдное время суток.
– Доброе утро, доктор, ты меня еще помнишь? – Он задрал голову, демонстрируя шрам.
Странно: на этот раз он говорил по-английски, причем говорил, как мне показалось, почти без акцента.
– Привет, привет, как себя чувствуешь? Оклемался? – Я почему-то обрадовался ему как родному.
– Слава Богу, папи, слава Богу… А насчет той вещи ты не беспокойся, меня проверяли перед выездом из Пуэрто-Рико.
