сегодня забирают двух каменщиков, завтра им подавай двух плотников — так и рабочих рук не останется! Слушай, каменщик, — сказал бригадир, обращаясь к высокому широкоплечему парню, — коммуна собирается расширять дамбу за деревней, каждая производственная бригада должна выделить каменщика и подручного, пойдёшь?»
Каменщик был хорош собой: чёрные, как смоль, брови и белые зубы придавали его лицу особую привлекательность. Он движением головы отбросил прядь волос, соскользнувшую на лоб, и, немного заикаясь, спросил у бригадира, кто пойдёт подручным. Бригадир, словно от холода, обхватил себя руками за бока и, вращая глазами, как лопастями ветряных мельниц, пробасил: «По-хорошему бы отправить какую-нибудь бабёнку, но бабам нужно собирать хлопок. Отправь мужика, опять же — потеряем ещё одну пару рабочих рук». Его взгляд остановился на углу дома, где стоял мальчик лет десяти. Он был босой и по пояс голый, в трусах не по размеру — они были белые в зелёную полоску и все в пятнах, где от травы, где от застывшей крови, которая периодически текла у него из носа. Ноги ниже коленей были покрыты поблёскивающими глянцем рубцами.
«А, Хэйхай,[47] щенок ты этакий, ещё жив? — сказал бригадир, глядя на худосочного ребёнка. — Я думал, ты уже на том свете. Что, оклемался после малярии?»
Мальчик ничего не ответил, и лишь два чёрных блестящих глаза выжидающе смотрели на бригадира. Его большая голова в форме перевёрнутой тыквы-горлянки едва держалась на тоненькой шейке, которая, казалось, в любой момент может переломиться.
«Ты ведь хочешь заработать немного трудодней? Что ты умеешь делать, обормот? Тебя ж соплёй перешибить можно! Что, если ты вместе с каменщиком пойдёшь на дамбу подручным, а? Возьмёшь дома молоток и будешь сидеть дробить гальку, захочешь — надробишь побольше, не захочешь — поменьше, всё равно на деле эти задания коммуны, только чтобы пустить пыль в глаза».
Мальчик, медленно ступая, подошёл к каменщику и ухватился за край его одежды. Каменщик, по-дружески похлопав его по блестящей безволосой голове, сказал: «Иди домой, возьми у мачехи молоток. Я буду ждать тебя у моста».
Мальчик побежал. Точнее, о беге напоминали лишь его движения, но не скорость. Изо всех сил размахивая своими тонкими ручонками, он был похож на соломенное чучело, которое колышется в поле на ветру. Все провожали его взглядом и, глядя на его голую спину, вдруг разом почувствовали, что на улице холодно. Бригадир рывком запахнул на себе куртку и прокричал мальчику: «Дома попроси у мачехи, чтоб дала куртку на плечи накинуть, эх ты, дурья твоя башка».
