Когда Жэньбао хотел что-то «начать», он вёл себя одинаково. Вот и на этот раз он сновал туда-сюда по деревне и её окрестностям, прикрывая рукой глаза, тщательно что-то исследовал, поворачиваясь лицом то к дереву, то к скале. Он был так занят, что парни, отправляясь в дозор, не смели звать его с собой. К каждому встречному он обращался с наказом:
— Братец Цзинь-гэ, прошу тебя, ты уж потом не забывай об отце. Мы с детства были с тобой как родные братья, не разлей вода. И когда мы однажды охотились, помнишь, если бы не ты, я давно был бы уже на том свете. Век не забуду твоей доброты.
— Дядюшка Эр бое,[38] болит поясница-то? Хорошенько следи за своим здоровьем. Есть вещи, за которые я корю себя. Обещал, да так и не нарубил тебе хвороста. А когда в прошлый раз помогал класть перекрытия, положил кое-как. Заботься о себе, захочешь что-то съесть — съешь, захочешь что-то надеть — надень, а плохо станет — не спускайся к полю. От племянника твоего мало проку, присматриваю за тобой я плохо, ты уж не держи на меня зла…
Хуан саоцзы,[39] если у меня что-то не в порядке, то я не могу не посоветоваться с тобой. Раньше я делал много глупостей, а ты не затаила на меня обиду. Однажды я украл у тебя два кабачка, чтобы угостить гончара, а ты и не знала. Сейчас я вспомнил об этом, и на сердце у меня стало тяжело. Сегодня я специально пришёл, и если сказал что-то обидное, ты уж прости. Хочешь ругать меня — ругай.
Сестрица Яо-цзе, ты… ты стираешь? В этот раз… действительно, нет выхода, но ты… не переживай. Какой от меня прок? Грамоту я не разумею, военному делу не обучен, в поле работать не привык. Человеческий век недолог — все мы там будем. Великие мужи в восемь чи ростом считали за честь постоять за свой род и свою страну. А ты что на это скажешь? Ладно, недосуг мне с тобой сейчас разговоры разговаривать — дел невпроворот. Знаю, что только в твоём сердце и найдётся местечко для братца Шижэнь-гэ, я уйду — а ты не переживай. Ты… крепись, может, ещё всё обойдётся. Не поминай лихом…
Он сдерживал свои чувства и лишь иногда шмыгал носом.
Деревенские ему сочувствовали:
— Братец Шижэнь-гэ, не надо так.
— Нет, я уже решил, — он опускал голову, и взгляд его упирался в лежащий на дороге осколок черепицы.
Никто не знал, что именно он решил и как скоро он будет делать то, что решил.
Односельчане слышали беспрестанный топот его кожаных ботинок по каменным ступеням и понимали, что он пока ещё не бросился ни в огонь, ни в воду. Благо на горе всегда было много дел: то куры забредали в дома, то коровы съедали посевы, то мать Бинцзая опять затевала шум из-за своего сына — так что все не особо следили за этим вечно занятым человеком. Более того, они постепенно привыкли. И если он не был занят, все чувствовали, что чего-то не хватает, что-то не так.
