Мужчина-стюард из дирижабельной обслуги, весь в бело-синей, чем-то напоминающей морскую, униформе, сопроводил нашу троицу до каюты 2 класса, положенной нам по билетам. Дождавшись момента, когда мы в ней разместимся, сообщил о скором открытии на борту дирижабля ресторана, после чего рекомендовал прогуляться по его главной застекленной палубе
Уделив нам время, стюард церемонно откланялся. Сев на мягкий, отделанный нежно выделанной кожей, диван у окна, откинулся на высокую спинку дивана. Глазами осматривая выделенную каюту, больше похожую на купе старого пульмановского вагона, по случаю виденного мною в музее. Высокие потолки были обтянуты белым бархатом, для пущего стиля украшенного декоративной накладкой. Обтяжка стен была не полной, а отделка - не сильно роскошной, вероятно сказывался класс билета. Но неведомому мастеру-отделочнику вполне удалось "поженить" металлические с заклепками панели корпуса с материалами тканевой отделки, по крайней мере отторжения материалы не вызывали. Люстра-бра, висевшая в центре каюты под потолком, давала приглушенный электрический свет. На небольшом столике у окна лежала свежая утренняя газета с новостями Нового Петерсборга. Перебрал рукой страницы, просто вдыхая запах свежей прессы. Читать не хотелось, и , сдвинув шторку на окне, я посмотрел в окно-иллюминатор с левой стороны. От увиденного за окном внезапно пронзила сердце резкая боль. Стало душно. Расстегнув верхнюю рубашку, чтобы было легче дышать, я поискал возможность открыть окно, давая в салон приток свежего воздуха. Но нет. Иллюминатор, сделанный из толстого стекла, был способен выдержать перепады давления и капризы воздушной стихии. И был куда больше такового в моей каюте на ударном дирижабле. И он не открывался и не был способен защитить от той боли, что была в моей памяти. Ведь вдали над городом, сторожа порт, висел военный дирижабль, полная копия нашего "Новика". Увидев который, услужливая память вновь подсунула мне же кадры из прошлого. За стеклом чернела простирающаяся вдаль гладь морского залива, по волнам которого плыли маленькие рыбацкие баркасы и, идущий в порт, большой пароход. Виднелись грязные и кое-где, поросшие травой и мелким кустарником, черепичные крыши разнокалиберных домов, башни церквей, трубы заводов и металлические конструкции технической направленности, назначение которых, к стыду своему, за все время моего пребывания тут я так и не узнал. Уткнувшись в окно, я смотрел на всю красоту вечернего города вполглаза, перебирая прошедшие памятные и не очень истории и события моей службы. Мне никто не мешал, спутники были предоставлены сами себе. Решив, что с меня хватит, захотел избавиться от нахлынувшей вдруг хандры и переключиться на более приятные мне воспоминания.
