Возможно. Не стану недооценивать реальных трудностей исследования, не последней из которых является уже сам темперамент императорских пингвинов, гораздо более замкнутых и сдержанных, чем остальные представители этого отряда. Но, как это ни парадоксально, именно на такую черту их характера, как сдержанность, я и возлагаю свои основные надежды. Императорский пингвин — не одиночка, а птица общественная, и в брачный сезон они объединяются в колонии, как и пингвины, живущие на побережье Антарктиды, однако колонии императорских пингвинов значительно меньше и спокойнее. Связи между их членами носят скорее личный характер. Императорский пингвин — прежде всего индивидуалист. Поэтому я считаю, что литературное творчество этих пингвинов непременно окажется авторским, а не коллективным, а из этого следует, что их произведения вполне возможно адекватным образом перевести на язык людей. Это будет, разумеется, литература кинетическая, но весьма отличная от объемной, быстро меняющей форму, многоплановой литературы, развивающейся в русле коллективной морской традиции. Думаю, что литературные тексты императорских пингвинов вполне можно подвергнуть самому тщательному научному анализу и транскрибированию с помощью известных нам знаковых языковых систем.
«Что? — возмутятся мои противники. — Неужели мы должны тащиться к черту на рога, в вечную тьму, где бушуют метели и трещат морозы под шестьдесят, ради весьма слабой надежды получить образцы некоей, лишь предположительно существующей, поэзии странных малочисленных птиц, которые упорно сидят во мраке и холоде зимней ночи, согревая между лапами единственное яйцо?»
И я отвечу: «Да! Потому что, как и профессору Дьюби, инстинкт твердит мне, что неземная красота этой поэзии столь уникальна, что мы вряд ли найдем на Земле что-либо ей подобное».
Тем из моих коллег, в которых силен дух научного поиска и благородного риска во имя достижения духовных ценностей, я скажу: «Вы только представьте себе: льды, колючий снег, тьма, непрерывный вой и визг ветра. А во тьме ледяной пустыни, скорчившись, застыли истинные поэты. Они будут умирать от голода, но еще несколько недель не сойдут с места в поисках пищи, потому что между лапами каждого из них, укрытое теплыми перьями, покоится одно-единственное великолепное яйцо, которое только так можно уберечь от смертоносного прикосновения вьюги и льдов. Эти мужественные птицы не могут ни видеть друг друга, ни слышать. Им дано лишь
