Только после напоминания профессора Дьюби о том, что пингвины — птицы, что они не плавают, а летают в воде, теролингвисты смогли по-настоящему приблизиться к пониманию морской литературы пингвинов, только тогда были по-новому изучены и наконец оценены по достоинству километры кинозаписей.
Но трудности перевода преодолены не до конца.
Многообещающие записи были получены от пингвинов Адели с побережья Антарктиды. Записать групповую кинесику[2] в штормующем океане, да еще при температуре 31° по Фаренгейту,[3] когда вода из-за обилия планктона напоминает густой суп, было очень трудно; однако упорство членов литературного кружка «Ледник Росса» было полностью вознаграждено появлением на свет такого шедевра, как «Под айсбергом», — этот отрывок из «Осенней песни» теперь всемирно известен в переложении ленинградской балерины Анны Серебряковой. Ни одна словесная интерпретация не может сравниться с ее необычайно удачной балетной версией. Потому что — и это вполне естественно! — невозможно передать при помощи письменного языка всю сложную эмоциональную многогранность данного произведения, столь блистательно переданную труппой Ленинградского балета.
И действительно, то, что мы называем «переводом» с языка пингвинов или с любого другого кинетического языка, представляет собой, прямо скажем, нечто вроде либретто без музыки. Балетная версия — вот подлинный перевод. Слова здесь практически бессильны.
Поэтому я и предлагаю считать — хотя предложение мое, возможно, будет встречено взрывами гнева, хмурыми взглядами или улюлюканьем и смехом, — что для подлинного теролингвиста в отличие от артиста или просто любителя искусства кинетический морской язык пингвинов — не слишком благодарное поле деятельности, но тем не менее ученому гораздо интереснее исследовать язык императорских пингвинов, чем язык пингвинов Адели, несмотря на все очарование и относительную простоту последнего.
Изучать язык императорских пингвинов! Я предвижу многочисленные возражения моих коллег на только что высказанное предложение! Язык императорских пингвинов наиболее труден для человеческого восприятия и наименее доступен из всех остальных языков пингвинов. Именно в связи с этим профессор Дьюби как-то заметил: «Литература на языке императорских пингвинов столь же замкнута на себя, столь же недоступна, как и само закованное во льды сердце Антарктиды. Она, возможно, и обладает неземной красотой, но нам ее не постичь».
