Происхождение Русского народа - великорусского, украинского, белорусского. Славяне в древности | страница 78
Выше мы рассказали о том, как шёл процесс становления из начальных племенных образований и дальнейшего сложения прототипов позднейших племенных единиц - коллективов: славян, финнов, турко-татар. Вспомнив это, мы легко себе представим, что истории этнографического становления великорусского народа предшествовал длительный процесс межплеменных скрещений. В этом процессе скрещивавшиеся племена-компоненты представляли собою прежде всего хозяйственно-производственные коллективы, объединённые каждый общностью примитивного языка - речи, но вовсе не какие-либо определённые, более или менее уже сложившиеся этнографические группы. Процесс формирования позднейших исторических этнографических коллективов-особей и имел в виду Н.Я.Марр, когда он утверждал: «В формации местного славянина, конкретного русского, как, впрочем, по всем видимостям, и финнов, действительное доисторическое население должно учитываться не как источник влияния, а как творческая материальная сила формирования: оно послужило в процессе нарождения новых экономических условий, выковавших новую общественность, и нового племенного скрещения фактором образования и русских (славян) и финнов».
По Марру, «и в русских, и в их мирных сожителях на территории Костромской области - финнах, а равно и в приволжских турках одинаково сидят доисторические племена, по речи все те же яфетиды». «Происхождение новых исторических видов, - замечает Н.Я.Марр, - протекало путём отнюдь нс влияния, а неизбежно возникавшего на экономической базе концентрация этнических масс скрещения многочисленных видов доисторического типа, до нас вовсе не дошедших в совершенно чистом виде во всём обширном (приволжском) районе, если даже не забывать о чувашах» (см. выше).
Как мы выше отметили, Н.Я.Марр иллюстрировал своё положение на анализе, в частности, слова «юг», бытующего сейчас в финском языке и одновременно в русском и до последнего времени ошибочно рассматривавшегося в старой этнографической и лингвистической литературе как «доказательство когда-то бывшего сплошного инородческого (подразумевай - финского1) населения (костромского) края». Слов, подобных слову «юг», бытующих одновременно в финском и русском языках и представляющих собою общее для обоих народов культурное наследие их доисторических предшественников, имеется, вероятно, много. Вот почему, если в русском языке на данной территории имеются элементы, в той или иной мере общие с финским языком, то они, во-первых, не представляют собою непременно позднейшего финского заимствования в русском языке. Никак нельзя на таком основании утверждать, будто территория, в языке русского населения которой или в местной топонимике которой имеются финские элементы, некогда непременно принадлежала финнам, которых впоследствии вытеснила отсюда русская колонизация . В истории становления и русского и финского народов подобные факты имеют гораздо более глубокие корни и гораздо более глубокое значение, чем простые позднейшие финские заимствования в русском языке, которые никем не отрицаются и представляют собою ценный культурный вклад в общую сокровищницу русского языка.