Во-первых, само отделение социального идеала как образа желаемого будущего (сегодня это чаще всего некий идеал правового государства, всегда находящийся, по точному замечанию П.И. Новгородцева, в состоянии эволюции) от политической реальности представляется предельно условным, что характерно и для политического дискурса, и для языка политической науки. Одна из основных причин «размытости границы» между идеалами и реальностью – тот факт, что подобный идеал неотделим, с одной стороны, от тех преходящих целей, которые формируют политические элиты в соответствии со своими текущими интересами и изменчивой геополитической конъюнктурой, а с другой стороны, от непреходящих функциональных целей политики. Функциональные цели не зависят ни от воли элитных групп, ни от манипуляций с массовым сознанием, ни от зрелости и уровня теоретической мысли. Однако от того, осуществляются ли эти цели, зависит само существование государства, а также и осуществимость групповых целей акторов политики.
Об этих функциональных и зачастую не артикулируемых целях могут даже не догадываться и сами политики, полностью погруженные в стихию политического бизнеса. Но и они, взяв на себя рычаги управления столь сложной машиной, которой является государство или отдельные его агрегаты, вынуждены считаться с внутренней логикой, а точнее, с внутренними функциями этой грандиозной машины – функциями, подчиняющими и волю, и разнонаправленные интересы основных акторов политики. С этой точки зрения, «вериги власти» – не столько метафора, сколько образ абсолютного долженствования, представляющего собой «неписанное условие» поддержания стабильности власти. Среди базовых функций политики можно выделить две основных: защиту (сбережение) территории и защиту населения, в том числе и социальную защиту, которая на определенном этапе развития государства также включается в число его важнейших подфункций. Как видим, именно в этой точке и происходит «растворение» границы между идеалом (умозрительными или реальными образцами, приемлемыми для настоящего и будущего) и той политической реальностью, в которой высвечивается сущность политической системы.
Во-вторых, в большинстве случаев граница между реальностью и идеалом воспринимается как пропасть, совершенно не преодолимая уже в силу дефицита исторических или современных образцов, которые можно было бы полностью и безоговорочно отнести к разряду «идеалов». Дефицит такого рода характерен как для современной мировой сцены, так и для всей политической истории. Поэтому любые рассуждения о грамотной или разумной политике часто сводятся к умозрительному построению некоего идеального образа и к абстрактным требованиям: «Политика должна…» При этом не указывается, конечно, кому и почему она что-то должна. Кроме того, из верхних эшелонов власти постепенно вытесняется подвид «политиков-стратегов», поскольку глобализация и коммерциализация политики предполагают и унификацию методов управления, и так называемое «бегство элит» – процесс превращения стратегов в менеджеров, знакомых с правилами большой игры. Место стратегов занимают «коммерциализаторы» от политики – лоббисты и так называемые политтехнологи, которые сужают цели политики до продажи и покупки политических решений.
