Именно по этой причине, думается, само понятие самоидентификации при достаточно высокой частотности его употребления в научных и политических текстах не стало распространенной языковой нормой и до сих пор относится носителями языка (во всяком случае, русского языка в России) к «неживой», подчеркнуто наукообразной лексике. Это обстоятельство объясняется, видимо, тем фактом, что в течение долгого исторического времени для подавляющего большинства граждан России проблемы этнической, конфессиональной или гражданской самоидентификации (а тем более гендерной или сословной) не были жизненно важными. И то, и другое, и третье воспринимается и сегодня многими (но не всеми) как данность. Люди, относящиеся к этому большинству и неискушенные в тонкостях философских интерпретаций, даже не в состоянии были представить, что подобные вопросы могут стать для кого-то пограничными, этапными для жизненно важного выбора.
Разумеется, подобное индифферентное отношение не распространяется на сферу идеологизированного сознания. Здесь деление на своих и чужих сохраняет свою актуальность. К примеру, противопоставление «тружеников и эксплуататоров» было и будет естественным для лиц, прокоммунистически настроенных, или, напротив, на «совков и элитариев» – для либерально ориентированной публики. Зависимость от идеологем подобного типа присуща почти всем, кто принадлежит к поколениям, прошедшим школу тотального контроля за «чистотой единственно верного учения», а также политически ангажированной части населения.
Интерес к проблемам самоидентификации и, что особенно характерно, к идентификационным технологиям для так называемых «конфликтных зон» на постсоветском пространстве спровоцирован скоротечным распадом единого государства, наиболее уродливые последствия которого связаны с самоутверждением «новых национальных элит» (не только политических и финансовых, но и преступных, взявших в свои руки рычаги политической и финансовой власти), с реанимацией или экспортом самых грубых и радикальных форм этнонационализма (нехарактерных для отечественной истории), а также многочисленными фактами сознательного ущемления жизненных интересов «нетитульных наций». Само введение в оборот подобных неологизмов («титульные/нетитульные») может служить свидетельством скрытых форм ксенофобии или является следствием необдуманных экспериментов, провоцирующих проявления остракизма или даже геноцида по отношению к «изгоям» в полиэтническом сообществе. Отсутствие стратегической перспективы – дополнительный, но существенный источник кризиса идентичности социума и легитимности самой власти, которая нуждается, прежде всего, в постоянной культурной легитимации.
